Инспектор Антонов рассказывает

— Вы и выглядите спокойным человеком. Даже сейчас, говоря о своих болячках, ни разу не повысили голос. А как получилось, что вы, такой уравновешенный, затеяли в тот вечер скандал?

— Ну, знаете, и самый уравновешенный иногда может выйти из себя.

— Из-за ревности или?..

— Какая тут ревность!

— По крайней мере, так вы написали в своих показаниях.

— О чем еще можно сказать на половинке страницы? И какая польза говорить после того, как тебя уже забрали?

— Говорить правду полезно во всех случаях.

— Согласен. У меня и нет намерения скрывать ее. Но правда, истина — это нечто довольно сложное, а чем сложнее ты объясняешься, тем меньше тебе верят, поэтому в некоторых случаях лучше всего пустить в ход обычные мотивы, чтобы все остались довольны.

— А каков был истинный ваш мотив?

— Чтобы вы его поняли, нужно начать почти с самого начала.

— Начинайте, если хотите, с самого начала, и вообще говорите свободно. Я лично временем располагаю.

— Начать надо с того, что я не вращаюсь в среде художников отчасти потому, что как художник не признан. И несмотря на то что мне уже стукнуло тридцать, я легче нахожу общий язык с молодежью, чем со сверстниками. И вот постепенно в «Берлине», куда я захаживал пить кофе, вокруг меня стала собираться молодежь. Вы, может быть, судите по тому, что слышите, будто я думаю только о себе самом. В конце концов все мы более или менее эгоисты, но я, кроме того, испытываю какую-то нелепую необходимость заботиться о других, это создает у меня ощущение, что я кому-то нужен, что я, значит, сильный. Так и тут. Двое-трое молодых людей меня заинтересовали, потому что, едва мы заговорили как-то о душевных ранах, выяснилось, что у каждого из них была своя: один провалился на экзаменах, другой отчаялся при первой же неудаче, третий вообще отбился от рук.

Спас был озлоблен на весь свет, Моньо имел все шансы стать алкоголиком еще до того, как закончит университет, если вообще его закончит. Магда и Дора, когда я впервые их увидел, уже опустились до уровня… уличных женщин. Вот я и старался помочь всем этим людям выпутаться из затягивающей их паутины. Конечно, не проповедями и назиданиями: молодежь этого не любит, я просто старался показать им, что, кроме мерзости и отчаяния, в жизни есть и другие вещи. И, не приписывая себе особых заслуг, могу сказать, что добился определенных результатов. Эти дикари и дикарки стали одеваться и вести себя прилично, даже говорить более или менее прилично. Дора и Магда поставили крест на своем прошлом. Спас серьезно взялся за учебу. Известный прогресс наблюдается даже у Моньо, хотя с ним труднее всего: у парня нет ни капельки воли…

Я слушаю терпеливо. Такая уж моя профессия. Мы должны владеть умением слушать, потому что есть люди достаточно «обстоятельные» и они привыкли говорить только «обстоятельно», словно читают доклад. Если начать их перебивать, мысли у них путаются и они перестают говорить связно.

Я слушаю и смотрю в окно на вишни, усыпанные цветами, на чистое синее небо, уже чуть потемневшее на востоке, так как солнце только что скрылось в противоположном направлении.

— Надо признаться, хотя это вряд ли вас интересует, — продолжает Филипп, — что с Дорой меня связывала довольно глубокая дружба, которая могла бы сохраниться и дальше, если бы Дора не рассчитывала на брак. А мой альтруизм тоже имеет границы, и в настоящее время я не имею ни малейшего намерения связывать свою жизнь с чьей бы то ни было, пока сам еще не так твердо стою на ногах. Дора с намерением мне досадить нацелилась на моего брата, и я действительно почувствовал себя уязвленным, но потом сказал себе: «Это самый лучший выход из положения: она устроила свою жизнь, ты остался свободен. Что может быть лучше такого решения вопроса?» Что касается Магды, то с ней у меня никогда не было ничего серьезного, она не подходит мне, но я болел за нее душой и думал, что если она когда-нибудь окажется вне нашей компании, а это так или иначе должно произойти, то она, без сомнения, снова окунется в прежнюю жизнь, потому что инертна и не очень умна. И вот как раз в это время появился Асенов. У эмигрантов подобного рода, знаете, тоска по родине часто выражается в том, что они цепляются за какую-нибудь юбку, и Асенов влюбился в Магду. Тогда я сказал себе: «Это самое удачное решение». Потому что только такой человек, как Асенов, не знающий ее прошлого, может рискнуть на ней жениться, и я предупредил ее, чтобы держала марку и не вызывала у него никаких подозрений. Все шло в общем благополучно, пока я однажды из случайного разговора с Асеновым не понял, что кто-то его подробнейшим образом проинформировал и он полностью отказался от мысли о женитьбе, а если и продолжает связь с Магдой, то смотрит на это как на обычное развлечение.

Я вынимаю очередную сигарету и от скуки закуриваю. Филипп тоже закуривает, чуть задумавшись, словно вспоминая, на чем остановился, и продолжает снова: