Инспектор Антонов рассказывает

— Около десяти. Я немножко прибралась и легла, но, поскольку мне не спалось, я радио не выключала.

— Слышали, когда вернулся Асенов?

— Конечно. Я только выключила приемник, и он вернулся.

— Когда это было?

— Часов в двенадцать, когда закончилась передача.

— А потом?

— Потом — ничего. Повертелась еще немного, но ничего больше не слышала.

— Благодарю за сведения, — говорю я и встаю. — Да, чуть не забыл: зачем вы поставили туда эту газовую плиту?

— Потому что жильцы хотят иметь плиту, а газовая вдвое дешевле электрической. Шику столько же, а вдвое дешевле.

Гелева смотрит на меня испытующе, она как будто ищет причину, вызвавшую этот вопрос и, угадав ее, добавляет абсолютно логично:

— И при чем тут плита? Если человеку на роду написано умереть, он и без плиты умрет.

Я знаю, что эти истории с убийствами, как правило, происходят в скверную погоду, с туманом, дождем, чаще всего с дождем во всех его разновидностях — мелким и изматывающе-упорным, пронизывающим до мозга костей и проливным, сопровождаемым молнией и громом. А следователь должен бродить в кромешной тьме, погруженный в свои мысли, в благороднейшем стремлении рассеять другую, загадочную тьму, которой убийца окружил свое злостное преступление.

Иными словами, традиция мне хорошо известна, но убийства происходят не по календарному плану, и, когда я выхожу на улицу, я попадаю прямо в объятия весеннего солнечного дня. Деревья в цвету и нежной зелени, спешат куда-то юноши и девушки, матери с детьми, и как завершение всего — синее небо. Таков он, мирный город, по которому я иду. Иду с таким чувством, что я здесь ни к селу, ни к городу со своими мрачными версиями и что вообще все мое ремесло — сплошной анахронизм. Разумеется, этот анахронизм — только следствие другого анахронизма — преступности. Но так или иначе, дождь и туман подходят мне больше, там как-то вписываешься в общий фон.

Выхожу на бульвар Витоша и вскоре оказываюсь возле кафе «Бразилия». Вхожу в это заведение, которое после солнечной улицы кажется мне мрачным и неуютным. Останавливаюсь у бара, где замечаю знакомую мне буфетчицу.

— Здравствуйте. Чего желаете?

— Только не кофе.

— Если не хотите кофе, зачем пришли?

Она немножко обижена моим пренебрежением к кофейному меню «Бразилии», но все же из дружеских чувств открывает мне бутылочку лимонада.

— Есть ли среди ваших посетителей некто Филипп и некто Магда?

— Как не быть. Они у нас вроде инвентаря!

— Все время торчат тут?

— Обычно к вечеру.

— Кто еще с ними в компании?

— Еще два парня — Спас и Моньо.

— Больше нет?

— Раньше приходили еще две девушки — Дора и Лиза, но я уже давно их не видела.

— Как себя ведут?

— Вполне прилично. Только Спас немного диковат.

— В каком смысле?

— Ну, он сильный очень, притом задирист. Однажды чуть не полез в драку с двумя посетителями. Хорошо, Филипп вмешался. Мы его предупредили, и он с тех пор присмирел.

— Связи с иностранцами и прочее?

— Ничего такого.

— Мерси, — киваю. — Лимонад был превосходный.

— Но вы даже не попробовали!

— Не имеет значения, фирма!

Выхожу на улицу и, слегка прищурившись — солнце, — снова гоняюсь за своей тенью по тротуару.

Усаживаюсь в своем тихом кабинете за добрым старым столом, уютно устроившимся в уголке, подобно домашней собаке, том самом, с пустыми столами и ослепительной лампой в сто ватт. Но только сейчас я в другом помещении. Совершенно один, с более сильной лампой и даже с плафоном. Плафон круглый и белый, настоящая луна в полнолуние. Достаточно только представить, что возле тебя любимая женщина и что над твоей головой качаются ветви ночного леса, чтобы впасть в совершенную романтику. Особенно если нечем больше заняться и ты читаешь, чтобы убить время, какой-нибудь роман из периода между двумя войнами.

Я, однако, вовсе не собираюсь убивать время. И без того достаточно убийств. Поговорим-ка лучше об исполнителях, что совсем не означает дезертирства с рабочего места.

Поставим пока точку на связях с живым миром. Поработаем немного с неодушевленной материей — бумагами и документами. Наведем кое-какие справки. И пошевелим мозгами, но по возможности без буксования.

Кое-кто может сказать, что я трачу драгоценное время, теряю темп и что мой поезд вообще уходит. Убийца, если таковой существует, воспользуется моей медлительностью, чтобы уничтожить улики. Улики? Какие именно? Испачканные носки, которые сгорят за пять минут. Отмычку, которую можно швырнуть ночью в любой канализационный люк. Перчатки, похожие на тысячи себе подобных. Вероятно, и испачканные мелом во время спуска на балкон свитер или рубашка, которые после нескольких движений щетки снова станут чистыми. Вот эти улики. И если предполагаемый убийца не дурак, он наверняка уже от них избавился.

Есть, однако, улика, которую не так-то легко уничтожить. И эта улика — если она вообще существует — наверняка не может быть уничтожена, а только спрятана. Спрашивается, где? И, конечно, от кого? А ответ на эти вопросы требует известной работы мозга, и по возможности не вхолостую.