Инспектор ливней и снежных бурь

Камминг, охотившийся в Африке, сообщает нам, что шкура только что убитой южноафриканской антилопы – как и многих других видов антилоп – издает удивительно приятный запах травы и деревьев. Хотелось бы, чтобы каждый человек походил на дикую антилопу, чтобы он был частью природы и сама его персона уже уведомляла наши чувства о его присутствии и напоминала бы о тех местах, где он чаще всего бывает. У меня нет желания посмеяться над охотником, чья одежда пахнет ондатрой. Для меня этот запах приятнее, чем тот, что исходит от одежды торговца или ученого. Когда я открываю гардероб и касаюсь платья, у меня не возникает воспоминаний о луговых цветах и травах, по которым они ходили. Оно скорее напоминает мне о пыли бирж и библиотек.

Загорелая кожа вызывает не просто уважение: человеку, живущему в лесу, гораздо больше подходит смуглый цвет, чем белый. «Этот бледнолицый человек!» Неудивительно, что африканцы его жалели. Дарвин-натуралист писал: «Белый человек, купавшийся рядом с таитянином, выглядел точно бледное, взращенное искусством садовника растение по сравнению с прекрасным темно-зеленым растением, буйно разросшимся в открытом поле».

Бен Джонсон восклицал: «Все то добро, что истинно прекрасно!» Я же скажу так: «Все то добро, что истинно природной Жизнь и дикая природа неотделимы друг от друга. Самое жизненное и есть самое неукротимое, еще не подчинившееся человеку, дающее ему новые силы. Тот, кто всегда стремится вперед и не ищет отдыха от трудов своих, кто быстро развивается и все большего требует от жизни, всегда будет начинать свой день в новой стране или в диком месте, а вокруг него будет сырой материал, из которого возникает жизнь. Он будет пробираться через поверженные стволы деревьев первобытного леса.

Надежда и будущее ассоциируются для меня не с обработанными полями и лужайками, не с городами, а с непроходимыми топями и болотами. Когда я задумывался над тем, что мне нравилось в ферме, которую собирался купить, я обнаруживал, что каждый раз меня привлекало лишь одно – несколько квадратных метров непроходимого болота, того естественного стока, который находился на краю участка. Оно-то и было тем самым алмазом, который ослеплял меня. Я получаю больше средств к существованию от болот, окружающих мой родной город, чем от садов, растущих в поселке. Для меня нет богаче цветника, чем густые заросли карликовой андромеды (Cassandra calyculata), которые покрывают эти нежные места на поверхности земли. Ботаника дает лишь названия кустарников – голубика, метельчатая андромеда, кальмия, азалия, рододендрон, – которые растут среди колышащегося торфяного мха. Я часто думаю: хорошо бы, чтобы окно моего дома выходило на эти разросшиеся кустарники, а не на цветочные клумбы или бордюры, пересаженную ель и аккуратно подстриженный самшит или даже посыпанные гравием дорожки; хорошо бы видеть из окон этот плодородный участок, а не кучи земли, привезенной для того, чтобы прикрыть песок, вынутый из-под дома во время рытья погреба. Почему бы не поставить мой дом, мою гостиную позади этого участка, а не за тем скудным набором диковинок, той жалкой апологией Природы и Искусства, которую я называю палисадником? Совсем непросто все убрать и привести в порядок после того, как ушли плотник и каменщик, которые потрудились, чтобы было приятно и жильцу, и прохожему. Я никогда не находил удовольствия в том, чтобы рассматривать даже самую изящную загородку перед палисадником. Мне скоро надоедали и начинали меня раздражать хитроумные узоры решеток с шишечками и прочими штуковинами в виде наверший. Ставьте порог на самом краю болота – хоть это и не самое подходящее место, где можно выкопать сухой погреб, – так, чтобы соседи не могли попасть к вам в дом с той стороны. Палисадники делают не для того, чтобы в них гулять, а в основном для того, чтобы через них проходить, но войти в них можно и через задний двор.

Конечно, вы можете решить, что я ненормальный упрямец, но все-таки, если бы мне предложили жить по соседству с самым прекрасным в мире садом, когда-либо созданным человеческим искусством, или же рядом с гиблым болотом, я наверняка выбрал бы болото. А значит, и все труды ваши, дорогие сограждане, представляются мне совершенно напрасными!