Инспектор Лосев

А я упрямо тянусь дрожащей рукой к себе под мышку и, добравшись, наконец, совсем уже слабыми, непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть кобуру. Толик выворачивает карманы моих брюк. На землю выпадают кошелек, расческа, платок.

– Делай его! – кричит человек в очках. – Живей!

– Ага…

Взмах… Но я успеваю перекатиться на бок, и кастет в руках Толика свистит мимо моего уха.

Тогда третий парень хватает меня за ноги и прижимает их к земле. Петр, он в очках, всем телом наваливается мне на живот.

– Все, мусор. Отжил… – сипит он и командует Толику: – А ну! Вдарь его теперь!

И тут я стреляю.

Раз, другой, третий! Как бич, хлещут выстрелы в пустом темном дворе. Толик рушится на землю как колонна. Мне даже кажется, что земля подо мной вздрагивает.

Теперь в Петра… чуть ниже ствол… Выстрел!

Он не успевает вскочить. Он только сваливается с меня и, как-то странно икая, кричит:

– А-а!.. А!.. А-а!.. А!..

И отползает от меня. И ползет еще дальше в темноту. Я вижу его скрюченную фигуру, искаженное болью лицо без очков.

Третьего парня уже нет. Он исчез. Ноги мои свободны. И я пытаюсь подняться. Не могу… Нет, я поднимусь… И поднимаюсь на дрожащих, ослабевших ногах.

Пистолет прыгает у меня в руке. Я прислоняюсь спиной к стене. Теперь ногам легче. Но снова кружится голова и раскалывается от боли. Все плывет перед глазами, кружится черный двор.

– Сенечка… – кричу я. – Сенечка…

Но это только шепот. Я вдруг вспомнил, как назвала Галя того, третьего.

Дыхание у меня хриплое, судорожное и короткое, как всхлипы. Неужели я плачу? Но почему же так щиплет глаза? Почему я ничего не вижу?! Нет, я вижу, начинаю видеть!

Ко мне из темноты крадется Петр. Ближе, ближе… Обходит лежащего на земле Толика, пригибается, как для прыжка. У него в руке нож. Он без очков, скалит зубы… Он думает, я его не вижу.

Я с усилием поднимаю тяжелый пистолет и прерывисто шепчу:

– Стой… Стре… ляю…

И Петр застывает на месте.

Но я стреляю! В воздух, в воздух…

И слышу шаги людей, многих людей. Они бегут ко мне…

Я падаю на чьи-то руки.

Снова темно…

За окном чистое, палево-голубое небо. Утро. Косые лучи солнца пронизывают комнату. Незнакомую комнату. Пустую и белую, как в больнице. Кажется, это и в самом деле больница.

Приподнявшись на локте, я оглядываюсь. Белая тумбочка, белая табуретка рядом, белая пустая кровать напротив. На мне незнакомая рубашка из плотной бязи с завязками на вороте. В квадрате пододеяльника видно рыжее байковое одеяло. Дальше металлическая спинка кровати.

Голову мне сжимает повязка. Я провожу по ней рукой. Бинт. И в теле легкая слабость. Но голова ясная и совсем не болит. И вообще ничего не болит. Я глубоко и свободно вздыхаю. Нет, все-таки глубоко вздыхать больно. Да, значит, я угодил-таки в больницу.

На тумбочке возле кровати лежат мои часы. Они еле слышно тикают. Тоже, значит, целы. На них шесть часов и пятнадцать минут. Утра, конечно.

Я откидываюсь на подушку и начинаю припоминать все, что случилось вчера вечером около этого проклятого пивного бара. Оказывается, я прекрасно все помню.

Да, я угодил в засаду. Все было подготовлено. И этот ход мы не учли. Ребята ждали меня внутри, в баре. Меня и всех других. Но ведь у Гали план был совсем другой. Она собиралась меня с кем-то познакомить, и мы оба должны были затем попасть в милицию. Да, вот этот план мы и взяли в расчет. Но в самый последний момент, видимо, все изменилось. Вмешался Зурих. Они сговорились с Галей. И тогда она отдала меня им. Я же слышал все сам. Ну и потом меня узнали, это теперь ясно. И узнал меня Толик.

Толик… Какой опасный и страшный путь он прошел. И погиб. Я вынужден был в него стрелять. Зачем я с ним тогда поссорился, у Варвары, я же мог и не ссориться. Кузьмич сказал: «Аукнется тебе еще эта драка». Аукнулась. И мне, и Толику. Не бывает пустоты в человеческой душе. Вот я ничего не сделал, чтобы ее заполнить, и никто другой тоже. Сделал это Зурих. Ему было даже проще. Но это нас всех нисколько не оправдывает. И меня, в частности. На моей совести этот непутевый парень. Как он меня вчера… С лютой злостью. И все-таки… все-таки первым совершил ошибку я. А там, во дворе, он упал как подкошенный. Я выстрелил три раза… Господи, неужели я его убил?..

От этой мысли я даже застонал сквозь зубы.

Там был еще один парень – Петр. Я тоже в него выстрелил. Но он жив. Я держал его на мушке потом. Он ведь крался ко мне с ножом. И был без очков. Почему он мне знаком, этот парень? Где я его видел?.. Нет, я его нигде не видел. Это точно. Почему же тогда… Без очков, кстати, он был еще больше мне знаком. Может быть… Да, да, я где-то читал его приметы. Петр, Петр… Постой! Петр Горохов! Вот он кто! Из Пунежа! Ну конечно!..

В этот момент дверь моей палаты открывается и заходит пожилая сестра.

– Глазки смотрят? – говорит она. – Розовенький лежишь. Давай, сынок, температуру померим.

Она стряхивает и сует мне под мышку холодный градусник.

– Да нет у меня никакой температуры, – бодро говорю я.

– Есть, нет, а мерить надо. Порядок такой установлен. Не нами. В больнице ты или где?

– Практически я здоров. Вот и отпустите с миром.