Инспектор Лосев

По тихому заснеженному переулку он снова подошел к знакомому уже дому, уверенно поднялся на третий этаж и позвонил в низенькую дверь под номером девять. Однако отворять ему никто не спешил. Тогда он позвонил еще раз, потом еще, уже длинно, требовательно, и, наконец, решил, что старушка, потеряв вчера постояльцев, видимо, отправилась за новыми и придет теперь, к сожалению, не скоро и, возможно, не одна. Досадуя, Валя собрался уже было уходить, когда за дверью послышалось какое-то движение, возня. Лязгнул замок, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель показалось старушечье лицо, крупное, морщинистое, усатое, со слезящимися глазами, с наползающей на них темной косынкой, из-под которой выбивались седые патлы волос.

– Кого тебе? – спросила старуха скрипучим басом.

– Вас, Полина Тихоновна, – вежливо ответил Валя. – Зайти к вам разрешите?

– Тебе-то? – Старуха с сомнением оглядела Валю и покачала головой. – Чтой-то я тебя не помню.

– А я к вам первый раз.

– А-а… Бутылочку прихватил?

– Да нет. Поговорить надо.

– Ишь ты, разговорчивый какой нашелся, – ворчливо сказала старуха и распахнула дверь. – Ну, заходи, коли пришел.

Валя шагнул через порог и оказался в тесной, грязноватой кухне. За ней виднелась комната, и Валя, уже не спрашивая, прошел туда и огляделся. Тяжелый, застойный запах стоял в комнате. Валя увидел широкую, неприбранную постель, стол, заставленный грязной посудой и бутылками, какое-то тряпье на стульях, а в дальнем углу, на полу, целую батарею пыльных бутылок возле старенького, покосившегося шкафа.

– Ну, садись куда хочешь, гость дорогой, – с одышкой произнесла старуха и, тяжко кряхтя, опустилась на кровать, не подумав даже запахнуть старый, вылинявший халат. – Ох, господи, господи. Никому не нужна, всеми брошена…

– Однако гостей у вас хватает, я гляжу, – заметил Валя, очищая себе место на стуле. – Не одна же вы столько употребили, – и он кивнул на бутылки в углу возле шкафа.

– Известное дело, – спокойно согласилась старуха. – Вот после Кольки, к примеру, сколько осталось, – она указала на стол. – Подсаживайся, угощу. Мне не жалко, если человек хороший. Чего мне жалеть?

– Спасибо. А Колька-то не один был небось?

– Ясное дело. С красавицей своей. Два дня прожили.

– А потом?

– Вчерась забрали. Не приведи господь как. Чего тут было!.. Одних машин – пять штук иль десять. Этих – человек двадцать. Полк целый. Палили во все стороны. Страшное дело. Говорили, самолет должен был прилететь. Я и то, веришь, еле жива осталась.

– Выходит, и в вас палили? – улыбнулся Валя.

– Не. Я от страха. Они, значит, в концертную залу себе пошли, Колька-то с бабами. А я следом на угол, в продуктовый. Чуть вышла из дома-то, тут уже, значит, и началось. Ну, я и обмерла вся.

Валя про себя облегченно вздохнул. Старуха, видимо, его не запомнила, а может, и вообще не разглядела.

– Как же Колька к вам залетел?

– Дружок привел, Леня. Он у меня до того уже с неделю жил.

– В первый раз?

– Ага. В первый.

– А его кто привел?

– Да нешто я помню? Кто-то, значит, привел. А как же?

– Ну, мог и сам подойти, на вокзале, к примеру.

– Мог и сам, ясное дело, – охотно согласилась она. – Ну да. Подошли. На вокзале как раз. Леня и еще один, видный такой, пожилой весь. Вот он мне и говорит: «Бабуся, местечка для молодого человека не найдется переночевать ночки на три-четыре? Довольны будете». И Леню, значит, выставляет мне. Ну, я его и забрала, Леню-то.

– А до того вы этого пожилого и не знали?

– И не знала, и не видела. Случайный человек.

– А Леня вам говорил, откуда он сам?

– Дык когда говорить-то? Я ж его и вообще, считай, не видела. Утром шасть, и до ночи. А вот… Когда ж это, дай бог память, было-то?.. Ну да. В прошлое воскресенье как раз. Пришел, значит, тоже к ночи уже. Ой, я прямо обмерла. Сам не свой. Лица на нем не было, вот те крест. «Бабушка, говорит, давай скорей выпьем. Чего я наделал, чего я натворил…» Ну, бутылочка, конечным делом, нашлась. Выпили, значит. Я его и спрашиваю: «Чего же ты, бедолага, наделал-то?» – «Ой, говорит, мы, бабуся, человека убили». И чуть не плачет сам. «Как же рука поднялась, спрашиваю? Ведь божье создание, как и ты сам. Что он тебе сделал?» – «Ничего он мне не сделал. И рука-то у меня дрогнула. А сотоварищ, значит, нож перехватил и… скончал человека. А кровь на мне, говорит, тоже лежит». И дрожит весь. А сам-то – во! – Полина Тихоновна широко развела руки. – И по виду разбойник. А душа в ем осталась, точно тебе говорю.

– А кто ж сотоварищ был, не сказал? – негромко спросил Валя.

– Да мне-то на кой знать? Душегуб, он и есть душегуб.

– А потом что?

– Всю ночь, значит, угомониться не мог. Душа его на части рвалась. Непросто это, человека-то порешить. Против естества это человеческого, я так скажу. Человек должон али рассудок потерять, али душу. Одним словом, перестать человеком быть, упаси господи.

Она мелко перекрестилась и глянула в дальний угол комнаты, возле окна, где висели две небольшие темные иконы.

– Выходит, переживал он этот случай, – сказал Валя.