Инспектор милиции

— Вы считаете,— снова усмехнулся капитан и на­брал номер.— Степа, зайди.— Он положил трубку, потер руки, глядя в окно.— Пошел хлеб. Теперь ни сна, ни от­дыха… Всех почти разогнал по колхозам.

В комнату вошел коренастый, лет шестидесяти, сильно припадающий на одну ногу мужчина в штатском. Он ежеминутно поправлял широкой пятерней прямые воло­сы, падавшие на глаза, и с угрюмым любопытством бро­сал на меня взгляды.

— Степа, тут товарищ из Краснопартизанска. Не припомнишь такого Дратенко? Специалист по лошадям?

Степа, которого мне капитан так и не представил, сильно выставляя вперед челюсть, просто ответил:

— Знаю.— И, обернувшись ко мне, спросил: — Васька?

— Так точно, товарищ…— Я вопросительно посмот­рел на него, ожидая, что мне хотя бы скажут его звание или должность. Но я так и не был в это посвящен.

— Что он у вас натворил? — смотрел на меня в упор Степа, опираясь сильной рукой на стул.

— Разыскиваем,— неопределенно ответил я.

— На блины хотите пригласить? — без тени юмора спросил Степа.

— Подозревается в краже породистого скакуна.

— Давно увели лошадку-то?

— В июле…

— Да, в июле Дратенко тут был. На линейке, запря­женной двумя лошадьми.

Я сообщил подробные приметы Маркиза. Степа, по­думав, сказал:

— Одного коня я помню. Вороной. А другой, врать не буду, не знаю. Кажется, светлый.

— Дратенко один был или с кем-нибудь?

— Их несколько сидело на линейке. Прокатились по станице лихо, почти не задерживаясь…

Вот и все сведения, какие я получил в Альметьевском РОВДе.

Но меня так заинтересовала личность Степы, что я справился о нем у дежурного. После моего долгого ви­зита к замначальника лейтенант стал словоохотливее.

— Степан Гаврилович — сила! Всех лошадей и ло­шадников знает в области. Что там в области, думаю, по всему югу, до самого Кавказа. Лихой, говорят, кавале­рист был. В отряде самого Огнева воевал...

— А кто такой Огнев? — спросил я.

— Ты Огнева не знаешь?

— Не знаю,— честно признался я. Лейтенант покачал головой:

— Про выстрел с «Авроры» знаешь?

— Это каждый школьник знает.

— Правильно. А мало кому известно, что орудием, которое произвело этот выстрел, командовал Огнев Ев­доким Павлович. Из соседней станицы Пролетарской. После уж, в гражданскую, он сюда вернулся. Командо­вал отрядом под началом Пархоменко. Погиб как герой. Так вот, наш Степан Гаврилович в отряде Огнева начи­нал. В Отечественную получил ранение. Демобилизовал­ся и пошел в милицию. Еще вопросы есть?

…Через час мы сидели с Арефой в хате вдовы Андрея Денисова. Признаться, кочки меня изрядно порастрясли, и разыгрался волчий аппетит. Все мои помыслы были об­ращены к кухне, где хлопотала Мирикло. Я спросил Арефу, чем это так привлек его соотечест­венников Маркиз. Жеребца ведь выбраковали зоотехни­ки колхоза.

— Маркиза выбраковали из производителей,— пояснил старый цыган.— А конь красивый. Это у нас почи­тается в первую очередь. Цыган выбирает коня, как невесту. Чтобы самому было приятно и другие сказали, что красив. Маркиз — видный. Благородный статью. А без осанки и конь — корова. Правда, есть и у него свои недостатки: злой, заносчивый. Только ты никому об этом не говори,— шутливо сказал Арефа.

— Почему?

— У нас, у цыган, самым большим грехом считалось выдать, какой есть скрытый изъян в лошади. Особенно покупателю. За это в старое время били. Крепко били. И владелец лошади и другие. Все били. Вообще преда­тельство не любили. Что знаешь, держи при себе…

— А если убийство? Молчать ведь — преступление. Арефа пожал плечами:

— Конечно, это так… Но в старое время донести за убийство промеж себя тоже считалось позорным. Судили своим судом. По справедливости.

— Убивали? —спросил я.

— Зачем? — удивился Арефа.— Смысл какой? Убий­ства случались в основном по пьяной драке. Или из-за ревности. А рассуждали так: к чему еще одного убивать, сирот плодить и еще одну вдову оставлять? Виновный должен был откупиться деньгами. В зависимости от со­стояния и нужды осиротевшей семьи. Что касается рев­ности — здесь посторонние не судьи. Кто может оценить меру любви? Измена, может, похлеще, чем другое, бьет.

— Постойте, постойте. Но это же сокрытие преступ­ления! — не удержался я.

— Да, да, а как же! — быстро согласился Арефа. Но было видно, что к этому вопросу он относится по-своему. Он лукаво улыбнулся и добавил: — То ж в старое вре­мя… Другие нравы. Цыган со всех сторон бесправными держали. Они уже с рождения числились как бы в пре­ступниках. Цыган — значит, вор, обманщик, махинатор… Ну, а если еще свои своего выдавать властям стали бы, как смотреть друг другу в глаза?

Я задумался над его словами. В них была своя горь­кая правда.

На столе легонько посвистывал самовар. Серебряный. Точная копия с того, что имелся у Арефы, «Баташов».

Мирикло, вдова Андрея, в темном кружевном платке, безмолвно появлялась в комнате и так же тихо уходила на кухню, откуда доносился запах мокрого птичьего пера и вареной курицы.