Инспектор милиции

Я видел, что раню его в самое больное. Он, пересилив слова, которые, наверное, рвались наружу, произнес по­синевшими губами:

— Хорошо, что этим занимаешься ты… Спасибо все­вышнему! — Я раскрыл было рот, чтобы сказать дежур­ную фразу о службе, о долге и тому подобное, но Арефа остановил меня жестом: — Ты меня не понял. Я хочу те­бе помочь. Если ты веришь мне.

Я на секунду поколебался с ответом. Но этого мгнове­ния было достаточно.

— Ладно,— горько вздохнул Денисов.— Я все равно прошу тебя… Найти Василия легче со мной. Хотя бы из этой выгоды…

— Арефа Иванович, не подумайте, что я вам не до­веряю.

В его черных, совсем еще молодых глазах блеснул острый, колючий огонек:

— Я не думаю.— Но его слова прозвучали; знаю, что  не доверяешь.

Меня это подстегнуло,

— Мы будем искать вместе,— твердо пообещал я.— И начнем очень скоро.

…На всякий случай на следующий день с двумя поня­тыми я побывал на том месте, где Славка обнаружил под ракитником засохшую кровь, которую надо было взять для анализа.

Осмотрели местность, составили протокол. И я по­ехал в район.

С вещественной уликой меня направили в местную лабораторию. А насчет участия Арефы в поисках Марки­за и сына пришлось выдержать в РОВДе настоящий бой. И все же в конце концов Мягкенький сказал свое «до­бро». Майор и на этот раз оправдал свою фамилию…

22

Ужинал я поздно, когда на Бахмачеевскую опусти­лась ночная тишина, с редким запоздалым мычанием ко­ров, с монотонным далеким лаем одинокой собачонки, который еще больше подчеркивал глубокий сон станицы.

Оглушительно громко в этой тишине заскворчало на сковородке сало, которое я нарезал крупными кусками, потом залил яйцами и посыпал сверху зеленым луком.

Но ел я, скорее, автоматически, хотя проголодался изрядно, а аромат моей стряпни заставил бы схватиться за вилку и сытого.

Не знаю, как кому, а мне в эти часы думалось легче. Ничто не отвлекало внимания, оживали воспоминания, выстраивалась какая-то мысль, свободная от дневной ежеминутной надобности что-то предпринимать, решать, делать. И если я додумывался до чего-нибудь стоящего, так только вечером, перед сном.

Дома, в Калинине, я любил перед сном читать в постели. С маминой точки зрения, это было вредно для глаз. И только. У бабушки на этот счет была своя фило­софия. Она говорила, что на ночь нельзя читать дурные книги. Они приносят плохие сновидения. Еще бабушка считала, что нельзя есть с чтивом в руках (что я также любил), потому что бессмысленное поедание пищи вре­дит желудку, который якобы в зависимости от того, что ты в это время думаешь, вырабатывает нужные соки.

Смешная она была, моя бабушка. Ей казалось, что в мире все связано между собой: числа месяцев, дни недели, солнце, погода, животные, люди… Если встать на ее позиции, то надо было бы послать ко всем чертям са­молеты, автомобили, телефоны, телевизоры и всякую другую машинерию цивилизации, которая все перепута­ла и перемешала. Она считала ее виновником того, что нынешнее поколение хандрит, скучает, дурит и устает ку­да чаще и сильнее, чем в старое время. И вообще моло­дые помирают раньше стариков.

Но сама очень любила телевизор. Когда я поддел ее, она серьезно ответила:

— Я, грешная, тоже, поди, человек. А человек первый же и враг себе. Он сам себе все и портит.

Вот. и Арефа считает, что Сергей сам портит себе жизнь. Ибо обижается на свою судьбу, которая послала ему вполне вольготное житье за спиной родителей и про­чие радости, выданные бесплатно молодостью. Ему лег­ко. Я бы к этому еще прибавил Ларису… Действительно, девушка она что надо. Во всех отношениях. А может быть, это мне только кажется?

Что же толкнуло парня на авантюру с Маркизом? Поступил ведь так Чава неспроста.

Итак, надо разобраться. Возьмем обротку. Основную непреложную улику. Как она попала в дом Денисовых?

Возможно, ее оставил впопыхах сам Сергей, когда за­езжал в воскресенье рано утром за деньгами. Он надел на Маркиза уздечку, а обротку, ставшую ненужной, за­был дома. Но это неосмотрительно. Очень. Парень он смышленый. Бросить обротку в чулане своего дома — нет, такое бы он не сделал. Разве что в состоянии край­него возбуждения. Горяч уж больно.

А может быть, обротку подбросили, чтобы подозрение пало на Чаву? Арефа и Зара да и все в их семье, не по­мнят, чтобы к ним заходил кто-нибудь, кого можно запо­дозрить. С другой стороны, могли и забыть. Времени прошло достаточно.

Обротка оброткой. Еще есть окурок. Он, скорее всего, принадлежит Чаве. Двадцать первый номер «Недели» взяла из библиотеки Лариса. Она давала читать газету Чаве. Несколько номеров он не вернул. В том числе пер­вый номер за июнь. Наконец само его исчезновение сразу после того, как было обнаружено, что жеребец исчез.

Значит, основания подозревать Чаву есть. Убедитель­но для начала. Пойдем дальше. Вопрос номер два: Сер­гей действовал один или с Дратенко?

Наверное с Дратенко. Васька имел виды на жеребца. Ради этого он и приезжал к нам в колхоз. Предлагал Сергею двести рублей и уговаривал его. Опять же — ис­чезновение Дратенко. Логично.

Вопрос номер три: кто из них играл какую роль?