— У Гришки лицо щербатое. После оспы.
— Вспомнил. Далеко они?
— Завтра будут на свадьбе. У них и справитесь о Сергее. А жеребец не нашелся?
— Обязательно будут? — спросил Денисов, не ответив на его вопрос.
— Прибегут. Большие любители выпить и закусить.— Василий обнажил в улыбке свои крепкие, желтые зубы.— Согласился бы ваш председатель, сейчас бы радовался. Такого бычка упустил! Мы его в соседний колхоз продали, «XX партсъезд». Довольны.
Я поражался: неужели Дратенко так здорово умеет притворяться? Или он и впрямь непричастен ко всей этой истории с Маркизом?
Арефа тоже был озадачен его поведением.
— Послушай, Василий, где вы провели ту ночь с Сергеем? — спросил он напрямик. Я хотел дать ему какой-нибудь знак, что так вести разговор не следует. Но Денисов на меня не смотрел.
— В соседнем хуторе,— небрежно ответил хозяин дома.
— Э, зачем врать! — покачал головой Арефа.— У Петриченко вы не были.
— Правильно, не были. А что, там одни Петриченки живут? — Ваську этот разговор смутил. Он старался отвести от Арефы глаза. Денисов это чувствовал.— Дорогой Арефа, давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты мой гость.— Он посмотрел на меня и поправился: — Вы мои гости. Завтра свадьба… Погуляем, повеселимся…
Денисов некоторое время сидел молча, что-то обдумывая. Потом тряхнул головой;
— Ты прав.
— Вот и хорошо! — поднялся Дратенко, радостный, словно у него гора свалилась с плеч.— Сергея мы отыщем. Завтра столько народу будет, обязательно узнаем, где твой сын. Закусим чем бог послал? Правда, всухомятку.—Он развел руками.— Матери нету…
Васька пошел на кухню, мурлыкая под нос.
— Арефа Иванович, мне кажется, надо его прижать,— поспешно стал я шептать Денисову.— Насчет Куличовки он, кажется, врет.
— Подожди, подожди, Дмитрий Александрович,— остановил меня Арефа, задумчиво глядя перед собой.— Мы с ним еще потолкуем. Закусим, ты спокойно иди спать. Договорились?
Что мне оставалось делать? Инициатива была в руках Арефы.
— Идет,— сказал я, вздыхая.
Закусили мы холодной курицей, жареной домашней колбасой, солеными помидорами. Дратенко открыл бутылку коньяку. Чтобы не вызвать подозрений у хозяина, мне пришлось выпить рюмочки две. Уж лучше не зарекаться! Совесть будет спокойней…
Дратенко определил меня в небольшую комнату на мягкой старомодной кровати с панцирной сеткой.
Я попытался разобрать негромкий разговор, доносившийся из соседней комнаты, но говорили по-цыгански.
Ругнув в душе Арефу за его поведение и себя за то, что клюнул на его предложение искать Сергея вместе, я решил спать. Утро вечера мудренее. В голове, легкой от коньяка, застучали серебряными молоточками рельсы, со всех сторон меня обступили разворачивающиеся веером кукурузные и подсолнечные поля, мелькающие за окном поезда, закачались лица Игоря, Ольги, Бориса, Ксении Филипповны. И в пламени заката встало лицо Ларисы…
Я понял, почему день, скрывшийся за юромскими холмами, не хотел уходить от меня, почему играли и жили во мне его теплые лучи и солнечные краски…
Во мне воскресла надежда, напоенная горячими ветрами степи, жаркими запахами чебреца, полыни и жердел.
Я перебирал в уме каждое слово, сказанное Олей Лопатиной, и в душу вливалась радость.
В голове возникли все наши встречи с Ларисой.
Я снова и снова переживал их. И теперь уже жизнь не казалась мне вереницей неудач и огорчений. В нее входили светлые, полные смысла перспективы.
А следствие, по всем признакам, неуклонно катится в тупик. Ну и черт с ним! Могу я хоть немного забыться?
Я уснул мертвым сном.
28
Эти строчки Есенина вспомнились мне еще во сне, наверное, от негромкого, ритмичного позванивания в оконное стекло ветки с яблоками. Я проснулся, смотрел на красные, созревшие плоды на фоне чистого голубого неба, а это четверостишие повторялось и повторялось само собой, и продолжение я никак не мог припомнить.
В комнатке было прохладно, и когда в дверь заглянул умытый, причесанный Арефа, приглашая меня к завтраку, я без особой охоты вылез из теплой постели.
Завтракали мы с Арефой одни. Василий с утра умчался на своем «Москвиче» к невесте, где предстояли последние, самые суетливые хлопоты перед свадьбой.