Инспектор милиции

И тоже пустился в пляс. Я успел заметить на лацкане пиджака отца невесты три медали ВДНХ — две золотые и одну серебряную. И вообще у многих немолодых цыган здесь, на свадьбе, имелись боевые ордена и медали. Они носили их с гордостью.

Здорово плясали два цыгана! Они втащили в круг мать Дратенко, и та, распустив руками богатую шаль, плавно пошла по двору, мелко подергивая плечами…

Арефа вернулся на место возбужденный и счаст­ливый.

— Ну как? — спросил он, опрокидывая в рот рюмку вина.— Есть еще порох в пороховницах?

— Есть, Арефа Иванович, есть! Прямо как пти­ца! — похвалил я его.

— А ты знаешь, мы, цыгане, когда-то были птица­ми.— Он улыбнулся своей лучезарной улыбкой. Давно я не видел такой улыбки на его лице.— Так говорится в одной нашей легенде.— Он вдруг зачем-то толкнул ме­ня в бок.

Я оглянулся. Возле меня, раскланиваясь в танце, приглашала выйти в круг молодая цыганочка в наряд­ном современном платье-миди.

Я растерялся. Приложил руку к груди, как бы говоря, что не танцую. Девушка мягко, но настойчиво положила свою руку на мое запястье.

— Иди, иди! Такая чайори приглашает! — подтолк­нул меня Арефа.

И я пошел. Что я выделывал руками и ногами, не знаю. Просто присматривался к другим танцующим и пытался им подражать. К счастью, на пятачке было столько народу, что на мои танцевальные упражнения не обращали внимания.

— Ром? — спросила девушка.

Я уже знал, что это означает, и покачал головой.

— Гаджо.

Она засмеялась. Славная была девчонка. Просто пре­лесть. Честное слово, глядя на нее, я совершенно забыл о том, зачем мы здесь, забыл свои обиды и недовольство Арефой… И когда все повалили за стол выпить за оче­редной тост, я уже знал, что она учительница, родствен­ница невесты, и что меня заприметила сразу… А кому, черт возьми, не понравится, если такая девушка скажет комплимент?

Арефа многозначительно подмигнул, когда я опустился рядом:

— Прямо настоящий цыган! Я тебе хотел легенду рассказать, как мы птицами были.

Я кивнул ему. Пусть говорит. Действительно, пусть рассказывает что угодно. Стало вдруг легко на душе. В конце концов, зачем портить людям праздник?

— Так вот, когда-то были у нас крылья, и кормились мы, как все птицы. Осенью улетали на юг, в Африку. На­доест на одном месте, перелетаем на другое. Конечно, жизнь не очень сладкая, потому как не везде есть корм, зато вольная. И вот однажды летели мы долго-долго. Много дней под нами была огромная степь. Изголода­лись птицы, еле крыльями машут. И вдруг показалась внизу богатая, плодородная нива. Тут наш, птичий вайда, вожак, значит, подал знак опуститься. Спустились мы на поле и стали клевать зерна. Ели, ели, не могли остано­виться. Заночевали в поле, а с утра снова принялись за зерно. И уж так отяжелели, что не могли подняться в воздух. Время шло. Мы толстели, жирели. Теперь при всем желании не могли взлететь. Да и желания уже не было. Привыкли к сытой жизни. А скоро мы и летать разучились. Ходили медленно, вперевалочку. Как ты сам понимаешь, всему приходит конец. Прошло лето. Насту­пила осень. Зерно, что кормило нас, кончалось. Что де­лать? Надо было запасать пищу на зиму. Стали мы рыть норы, утеплять на зиму, таскать корм в них, прикрывать, чтобы не пропадали запасы. Затем из веток и соломы на­строили шатры, где можно было перезимовать. Труди­лись мы так, и ноги наши стали крепкими, крылья пре­вратились в руки. Теперь хоть нас и тянет ввысь, да крыльев нет. Только душа осталась вольной… Арефа кончил рассказывать.

— Красивая легенда,— сказал я.

Тут подъехали еще две грузовые машины. Из них валом посыпались на землю детишки, мужчины и женщи­ны. С невообразимым шумом они устремились во двор, галдя, крича и обгоняя друг друга. У меня зарябило в глазах от мелькания рук, тел, голов, от развевающихся юбок, косынок и рубах;..

Арефа напряженно всматривался в бурлящий, суетя­щийся поток людей, надеясь увидеть кого-нибудь из братьев Чуриковых. Куда там! Это было невозможно. А может быть, их и не было среди прибывших.

— Приедут,— успокоил он меня.— Васька уверял, что обязательно.

Вдруг сзади нас раздался голос Чавы:

— Дадоро!

Они обнялись. Сергей меня сразу не заметил. Не муд­рено: такой балаган и неразбериха, что и мать родную не различишь. Потом, я ведь без формы…

— Понимаешь,— говорил Чава, присаживаясь по другую сторону Арефы,— шофер болван какой-то попал­ся. Повез в другую сторону.— Он осекся, увидев наконец меня.— Привет, Дмитрий Александрович!

— Здравствуй, Сергей.

Смотри-ка, веселый, радостный, как ни в чем не бы­вало…

— Нехорошо, нехорошо,— журил его Арефа, накла­дывая полную тарелку.— Ты бы хоть предупредил. Мы с матерью волнуемся. Вот, понимаешь,— он указал на меня,— милицию на ноги подняли…

— Как это не предупредил? — искренне удивился Чава.— Я ведь Славке сказал, что еду за Дратенко ис­кать Маркиза. Он разве не передал?

Мы с Арефой переглянулись.

— Ты сказки не рассказывай,— предупредил отец уже строже.