Инспектор Сара Геринген. Книги 1 - 3

— Постарайтесь убедить себя в том, что пациент рисовал не просто так, а в его изображениях есть смысл. Это поможет вашему мозгу сосредоточиться на главном, — посоветовал Вингерен.

Сара еще раз посмотрела на экран, поводила по нему пальцами, меняя масштаб, и вдруг затаила дыхание.

— Это же дерево… — Взгляд метнулся в другой угол экрана, она склонила голову налево, направо, прищурилась. — Рыба? А вот здесь… похоже на языки пламени…

Олинк Вингерен одобрительно кивнул:

— Найдите фотографию другого участка стены, чтобы удостовериться.

Она уже сделала это и потрясенно замерла. Бессмысленные каракули на стенах палаты сложились в узор из трех до бесконечности повторяющихся символов, нарисованных вперемешку, сваленных в кучу, налезающих друг на друга, но теперь уже четко различимых: дерево, рыба, огонь.

— Вот вы и увидели, — констатировал психиатр. — Рыба, огонь, дерево.

— При вас он рисовал то же самое?

— Да, всегда так было.

— Вы спрашивали у него, что это означает?

— Однажды спросил, но он впал в такое буйство, что я не решился повторить.

Сара никак не могла оправиться от потрясения — тридцать шесть лет изо дня в день человек остервенело рисовал на стенах одни и те же символы. Откуда у него взялась эта навязчивая идея? Как она была связана с "черным сном", о котором говорил Янгер? Быть может, Олинк хоть что-то знает…

— Полагаю, вы все же задумывались о смысле этих изображений хоть раз за столько лет, господин Вингерен.

— Конечно. Но сказать с уверенностью могу только одно: все три элемента стоят вне времени и пространства, то есть не привязаны ни к определенной эпохе, ни к истории какой-либо страны. Он рисовал не самолет, не машину, не человеческое лицо… Однако я не понимаю, почему его преследовали именно эти образы.

— Санитары, присматривавшие за ним, еще говорили о каком-то странном крике…

— О да, фирменный крик пациента Четыре-Восемь-Восемь! Он словно хотел воспроизвести какой-то определенный звук или ноту, но никак не мог в нее попасть и пробовал снова и снова. Словно забыл и старался вспомнить, как это должно звучать. Загадка…

— А крик как-то связан с рисунками?

— Даже не представляю. Но возможно, невроз, выражавшийся в крике, имел ту же причину.

— Прием препарата ЛС-34 мог привести к остановке сердца? Вернее, мог ли он вызвать настолько чудовищные галлюцинации, что пациент умер от страха?

Вингерен задумчиво потер лоб.

— И да и нет, — проговорил он наконец. — Если учесть все, что я услышал от вас, и добавить мои собственные знания о действии ЛС-34… сомневаюсь, что галлюцинация могла спровоцировать у человека приступ смертельного страха. Даже в полубессознательном состоянии, в котором, видимо, и пребывал пациент Четыре-Восемь-Восемь перед смертью, мозг по-прежнему способен отличать воображаемые образы от реальных. К примеру, когда вам снится, что вы умираете, организм тотчас просыпается, поскольку мозг знает, что это неправда. Так что пациент Четыре-Восемь-Восемь умер вовсе не от галлюцинации, а скорее от воспоминания. Я думаю, препарат ЛС-34 вытащил из глубин его памяти нечто такое, что и спровоцировало эмоциональный всплеск, а в результате — остановку сердца.

— Значит, в прошлом он видел или слышал нечто настолько ужасное, что одно лишь воспоминание об этом его убило?.. — не поверила Сара. — Но разве мысль может убить?

Старый психиатр иронически усмехнулся:

— Мысли прикончили бы всех нас, если б не забвение, мадам Геринген. Способность забывать избавляет нас от необходимости каждую секунду размышлять на тему абсурдности бытия. Мы живем, не зная, откуда пришли в этот мир, и умираем, не догадываясь, что будет дальше. Как жить между необъяснимым рождением и необъяснимой смертью, не цепенея при этом от страха из-за отсутствия смысла? Логически невозможно. И тем не менее подавляющему большинству людей это удается, живут себе и в ус не дуют. Но представьте, что было бы, если б вас заставили думать об этом каждую секунду, постоянно осознавать абсурдность собственного существования. Вы бы с этим справились, как полагаете? Обычно подобные мысли посещают нас, только когда мы сталкиваемся со смертью кого-то из близких. Но… — Доктор Вингерен замолчал, качая головой, словно что-то тревожило его в своих умозаключениях.

— Но что? — спросила Сара, стараясь прогнать тягостные мысли, одолевавшие ее, по мере того как старик говорил. — Вы как будто намекаете, что в случае с пациентом Четыре-Восемь-Восемь все было не так.

— На это намекают его рисунки. С точки зрения психиатрии они свидетельствуют о пережитой пациентом психологической травме, причину которой он таким образом пытается облечь в некую распознаваемую форму. То есть в своих рисунках он хотел отобразить воспоминание, которое преследовало его и не давало покоя. Это было нечто вполне конкретное, не просто память об эмоциях, вызванных столкновением с бессмысленностью бытия.

Часы с маятником начали отбивать время — Сара насчитала одиннадцать ударов и огорчилась оттого, что до сих пор не удалось получить ни одной зацепки.

— Хотите чего-нибудь выпить, инспектор?