Инспекция. Число Ревекки

– Все так, – согласно кивнул он, – но почему тогда сам Келли, извиняясь спустя десятилетия, сказал, что следовать подобным приказам было глупо? Что он понял за эти сорок лет?

Преподаватель задумчиво посмотрел на Марию, которая желала докопаться до истины, но сейчас молчала. Он знал, что отвечать на свой вопрос придется ему же. Сузив глаза, он выстраивал в голове цепочку, которая должна была привести его к нужному умозаключению, но на сей раз она была действительно сложной. Мнение на этот чертовски неудобный вопрос у него сложилось давно и бесповоротно, но еще никто его не спрашивал об этом вот так, в лоб. В этом году ему повезло с группой.

– Хорошо, перенесемся еще раньше во времени – на допрос печально известного Йозефа Крамера[36], – наконец проговорил он, – последнего коменданта нацистского концентрационного лагеря Берген-Бельзен. За свою жестокость он получил у узников прозвище Бельзенский Зверь и был приговорен английским судом в Люнебурге к смертной казни. На допросе Крамеру задали вопрос: что он чувствовал, когда лично уничтожил восемьдесят узников, предназначенных для университетской анатомической коллекции? Крамер ответил: «У меня не было никаких чувств при выполнении этих акций, так как я получил приказ… Именно так, между прочим, я был обучен действовать». Вы даже представить себе не можете, сколь уникальный этот ответ. И его уникальность кроется в его универсальности!

Впервые голос преподавателя повысился, но он быстро унял собственное возбуждение:

– Вы можете задать этот вопрос военному, полицейскому или члену любого карательного отряда в совершенно любой исторический период, да хоть тем же полицейским, которые разгоняли протесты хиппи в конце шестидесятых. Хиппи выходили за права человека, против расизма, против участия США во вьетнамской войне и имели еще кучу «против». Так что он чувствует, когда, например, бьет дубинкой людей во время каких-нибудь протестных демонстраций? «У меня не было никаких чувств при выполнении этих акций, так как я получил приказ… Именно так, между прочим, я был обучен действовать». Подходит, не правда ли? Но делает ли это их нацистами? Нет. Нацисты тоже не были какой-то особо выведенной породой. И те и другие – люди, поддавшиеся искушению переложить личную ответственность на приказ. Но спустя сорок лет после той вьетнамской резни помогло ли это Уильяму Келли примириться с самим собой и каждый вечер умиротворенно отходить ко сну? Или ощущение правды все же начинало пробиваться, отравляя последние годы его существования и перечеркивая смысл всех предыдущих лет его жизни?

Мария не отвечала, но продолжала так же прямо смотреть на преподавателя. Впрочем, он и не ждал ответа, как это бывало часто. Своими же вопросами он будто уже подводил черту под рассуждениями. Словно делал ими вывод.

– Видите ли, во всех этих ситуациях нет хороших. Точнее, там чертовски сложно оставаться хорошим, – продолжал он, – как бы мы ни хотели верить в обратное. Вне зависимости от времени, места действия и степени цивилизованности человека, которого отправили с оружием в руках против других, морок ненависти делает из него обезьяну – короля вседозволенности: кто-то будет грабить, кто-то мародерствовать, кто-то насиловать, а кто-то – молча наблюдать и ничего не делать. Вторжение Ирака в Кувейт было представлено пропагандой Ирака как оказание помощи народу соседского эмирата в борьбе с жестоким режимом. В ходе этого вторжения иракские солдаты, совершенно не стесняясь иностранной прессы, обчищали кувейтские магазины и лавки, забивая до отказа баулы, которые утаскивали с автоматом наперевес. Во время вторжения США в Панаму сами Соединенные Штаты вынуждены были возбудить больше двадцати уголовных дел над своими военнослужащими, которые убивали безоружных и расстреливали военнопленных, грабили задержанных и крали ювелирные изделия в местных магазинах. Это было начало девяностых, излет нашего высокоинтеллектуального и цивилизованного века. Военные преступления происходят всегда. Даже когда вы уверены в обратном. И всегда их пытаются скрыть. Всегда. Порой сил и ресурсов на это сокрытие тратится больше, нежели на само преступление.

И преподаватель вновь посмотрел на Марию.

* * *

Окончательно рассвело, и прожекторы наконец-то выключили. Несколько команд работали в поле неподалеку от главных ворот, остальных капо продолжали гнать по дороге. Глядя на них, Габриэль снова заговорил:

– Изначально я думал, что привыкание ко всему происходящему происходит исключительно с нами, но со временем понял, что ошибался. Удивительная адаптация происходит со всеми. Каждый день я вижу крестьянина на поле, которое граничит с территорией лагеря. Он опускает голову и усердно работает на своей земле. Но я знаю, что он все видит и слышит. Поначалу он был скован и напуган, это было заметно по его движениям, но потом он привык, и все, что его волнует сегодня, – это действительно земля и урожай, который он получит с нее. Привык. Как и мы все. Как и они, в общем-то.