Инспекция. Число Ревекки

– Из следующей партии мы выбрали постарше, лет восемнадцати-девятнадцати, выбирали, безусловно, незамужних. И здесь осмотр удивил: все также были чисты! Тогда мы отобрали еще две группы: одна – старше двадцати лет, вторая – старше двадцати трех лет. И что вы думаете, в первой оказалась только одна, жившая до этого с мужчиной, во второй группе – всего три женщины, да и те, согласно сопроводительным документам, были замужем. Все остальные – девственницы. Были, по крайней мере. Во время осмотра доктор многих дефлорировал пальцами, чтобы убедиться наверняка. Насколько я понял, они воспитываются в суровой религиозной среде. Так что могу со всей ответственностью заявить: их распущенность оказалась мифом. А потому всяческие исследования, связанные с интимной сферой, для них совершенно невыносимы, для многих – так хуже смерти.

– Удивительные изыскания, – пробормотал я, скрывая дурацкую смущенную улыбку.

Габриэль не обратил никакого внимания на мое смущение.

– Но лишить их способности воспроизводить себе подобных, – торопливо продолжил я, – самый безболезненный и наименее кровопролитный способ добиться полного вымирания этого народа, как мне кажется.

– Насчет кровопролитности я бы поспорил, я видел кабинеты Шумана и Клауберга после их экспериментов. – Габриэль даже свел брови. – К тому же, если обратиться к природе, то даже эволюция не требует, чтобы конкурирующие виды уничтожали друг друга полностью: порой это чревато полным вымиранием обеих сторон. В конце концов, уничтожив их до последнего, кого мы будем обвинять в случае наших провалов?

К моему удивлению, Габриэль был совершенно серьезен. Я понял, что в нем не было ни капли зависти к коллегам, которым благоволил Гиммлер. Ему действительно претили подобные изыскания.

– И сейчас во мне говорит не гуманист, упаси господи, в моей ситуации это было бы весьма цинично утверждать, – продолжил он. – Я отдаю себе отчет, что все эти номера обречены на гибель, и если напоследок они могут внести некий вклад в развитие медицинской науки, то почему бы и нет? Многие эксперименты должны были помочь открыть новые методы лечения и восстановления наших солдат после ранений, обморожений, ожогов, газовых атак, эпидемий. Спору нет, дело благое! Но ведь в данном случае речь не идет о пользе. Половина этих изысканий шарлатанские, в них нет и толики настоящей медицинской составляющей. Эти опыты так и не позволили нам создать хоть одно дельное медицинское средство. И не позволят, уж поверьте! То, как они ведутся, это же за гранью докторского понимания! Взять, к примеру, эксперименты Рашера в баках с ледяной водой в Дахау. Он должен был выяснить, как быстрее отогреть и привести в чувство наших летчиков, подбитых над северными водами. И тут он выдает невероятную по своей абсурдности идею отогревать их другим человеческим телом. Заключенного держат в ледяной воде, потом это окоченевшее тело кладут в кровать и к нему запускают заранее привезенных из Равенсбрюка голых узниц, да еще и приказывают им совокупиться с этим бедолагой. Если отбросить всю внешнюю омерзительность этого эксперимента, который, я уверен, очень позабавил местных охранников, вы хоть на секунду можете себе представить, чтобы капитан боевого судна, который выловит из ледяной воды подбитого летчика, заранее разместил на борту девиц, готовых по первому требованию оголиться и кинуться отогревать его посредством совокупления? Абсурд.

Я не сумел сдержать усмешки, видя его искреннее, почти что ребячье негодование.

– Неужели нет хоть одного исследования, которое бы вы считали дельным, Габриэль?

– Почему же, есть, но на него не выделили должного финансирования, а между тем весьма перспективная работа была. С ее автором я столкнулся на одном из медицинских симпозиумов в Мюнхене, он изучал влияние голодания на человеческие органы, в частности на печень и селезенку. Изменения, происходящие в нашем организме в результате воздержания от пищи, весьма любопытны, и я подозреваю, что их исследование могло бы привести к поразительным открытиям. Я понимаю, сейчас это звучит смешно, но уверен, что в будущем лечение воздержанием станет делом рядовым. Нужно лишь внимательно изучить все закономерности этого процесса. Но, как видите, пока это не ко времени, хотя, казалось бы, где, как не в лагере, проводить исследования, связанные с голодом, – хмыкнул Габриэль.

На мой взгляд, последнее его замечание было исполнено определенного смысла.

– Тот доктор мог брать свежий материал из тел узников в любом количестве! – говорил он. – Более того, он мог заранее выбрать наиболее подходящий по своим параметрам объект, приглянувшийся ему в лагере, и сделать на него заявку. И даже задать тому все нужные вопросы перед уколом фенола! Сколько весил, сколько потерял, за какой срок, на каких работах, при каком питании и так далее. Вам это сложно осознать, гауптштурмфюрер, но я, как медик, понимаю, какая уникальная возможность была у моего коллеги.