Открыв дверь, нахожу тут же глазами Вэлериу, стоящего у окна с задумчивым выражением лица. Смотрю на него, и не скажешь, что ему больше шестисот лет. Хотя и большую часть жизни он провёл в склепе и был мумией. Обыкновенный парень, молодой мужчина, обещающий стать ещё крупнее. Но этому не бывать. Он мёртв. Внутри мёртв. Но как в мёртвом теле живут чувства? И пусть это всего лишь его грех, но разве не сердце и душа создают это? Ведь умеет он испытывать злость, ярость, обиду, желание двигаться дальше. Страсть, в конце концов.
– Сердце моё молчаливо, Аурелия. Я забыл, что такое стук его в груди. А твоё, словно музыка для моего слуха. Красивая. Сочная. Наполненная красками жизни, когда передо мной всё во мраке. Не приписывай мне человечность. Я её лишён, – произносит Вэлериу, чем вызывает во мне удивлённый и испуганный вздох.
Поворачивает ко мне голову, пока я корю себя за мысли, которые он с лёгкостью читает.
– Но об этом позже, радость моя. Не здесь. Пойдём, – протягивает руку, предлагая подойти к нему. Но что-то в его голосе заставляет меня едва заметно качнуть головой, отказываясь от прикосновений к нему. Печаль. Делаю шаг, обнимая себя руками. Изгибает губы в ухмылке и двигается в противоположную сторону, открывая мне дверь.
Прохожу мимо Вэлериу и вхожу в коридор, а далее мы оказываемся в небольшой гостиной, с минимумом мебелью и входим на кухню, где витает аромат выпечки. Очень знакомый аромат.
– Добрый день, госпожа Браилиану, – передо мной возникает мужчина. Поднимаю голову и улыбаюсь ему. Непроизвольно, а лишь потому, что рада видеть знакомое лицо.
– Андрей, добрый день, – отвечаю я, немного кивая ему. Человек. Он остался человеком, ведь ногти его коротко подстрижены, глаза не изменились, да и сам мужчина выглядит таким, каким я его запомнила.
– Рад приветствовать вас у себя в доме. Присаживайтесь, – он обнажает желтоватые зубы и открыто улыбается мне, словно искренне рад тоже видеть меня. От такого отношения я расцветаю внутри и с радостью сажусь на предложенный стул за деревянным небольшим столом, покрытым круглой белоснежной скатертью с вышитыми орнаментами.
Андрей возится у плиты, открывая духовой шкаф, и достает дымящийся пирог с ароматом ягод. С улыбкой наблюдаю, как мужчина доносит угощение до стола и ставит его прямо на скатерть.
– Ваш любимый, – говорит он.
– Невероятный аромат, я так скучала по вашим изыскам, – благодарно киваю я, втягивая носом запах вишнёвого пирога.
– Мне очень приятно, что не забыли, – смущённо отвечает он и уходит, чтобы через несколько минут заставить стол чайником с чаем, кружкой, всевозможными булочками и ягодными пирожными.
– Вы меня балуете, – смеюсь я, поднимая на зардевшегося мужчину голову. – Я всё это не съем, а если и съем, то выкатывать меня будете.
– Молодое тело требует силы. Поэтому справитесь, – подмигивает мне, а я продолжаю хихикать, словно оказалась дома. Так приятно. Так неописуемо легко и свободно с ним говорить. Но лицо мужчины в секунду преображается. Улыбка стирается с лица, а глаза опускаются в пол.
– Простите, – бормочет он, явно стушевавшись от чего-то, и буквально убегает из кухни. Удивлённо смотрю ему вслед и не понимаю, что произошло с ним.
– Мило, – раздаётся голос Вэлериу сбоку от меня. И я осознаю, что совершенно забыла о его присутствии, полностью поглощённая собственными переживаниями и радостью от появления Андрея.
– За что ты так с ним? Он очень любезен, – возмущаюсь, бросая на парня, довольно ухмыляющегося, злой взгляд. Ведь это дело его рук, а точнее, мыслей. Он его заставил убежать отсюда.
– Он мне мешает. И тебе мешает принимать пищу, – цокает Вэлериу, удобнее устраиваясь на стуле.
– Конечно, всё хорошее тебе мешает. Тебе нравится только унижать людей и заставлять трястись в твоём присутствии, – кривлюсь, наливая себе чай.
– Мне нравится точность в действиях. Сделал – свободен. Не терплю, когда с моими гостями фамильярничают, – и столько надменности, что тошно. Хочется уязвить его за Андрея. Ни в чём же не виноват, а он такой противный. Очень напоминает Луку.
– Почему он не такой как ты? Не обратился? – перевожу тему, потому что знаю наверняка, что новый спор ни к чему хорошему не приведёт. Беру булочку и отламываю кусочек, забрасывая в рот.
– Кровь уже стара. Он умрёт, если вернёт свою сущность, – тут же отвечает он, пока я пережёвываю еду.
– Так вы можете быть обычными людьми? Ведь Лука и Петру, мама и Иона, Дорина, да все, кто окружали меня, были людьми, – спрашивая его, отпиваю чай.
– Нет, обычными людьми мы быть не можем. Но при нерегулярном питании кровью, тело начинает стареть. Кровь становится слабее и пускает по венам яд, который медленно убивает нас. Человеческая сущность – смертельна. Петру сильно постарел, и если бы ещё пару лет я лежал там, то и он бы больше не имел возможности быть среди нас. А вот Лука не противился питанию, оставшись молодым и сильным. Женщины тоже постарели, ведь обращение возможно только до первой луны девятнадцатого года.