Inspiraveris. Верни меня

– Господи, услышь меня, молю о его душе. Молю, прими его к себе, прости его и согрей одинокое сердце. Молю тебя, прости его, ведь это моя вина, только моя. Прошу… дай ему то, что так не хватало… дай ему любовь… простите меня, Петру, простите, – склоняюсь к его лицу, глотая слова и слезы. Касаюсь его мертвых губ, что не смогла сделать когда-то, но пусть будет сейчас так, и сжимаю плечи, утыкаясь лбом в его. Горе, что познала в этом мире, не сделало меня сильнее, а лишь показало, насколько мало времени есть у нас, чтобы познать близких людей и оценить их. Сейчас же я корю себя, что не призналась в моем почтении ему и дружеской любви раньше. Он так и не узнает, что в моем сердце и для него было место.

Sexaginta unus

Я не знаю, как долго лежу на мёртвом теле, смотря в одну точку. Я не помню, зачем я тут. Не помню ничего из того, что было со мной. Только могу гладить грудь Петру, успокаивать его и шептать о том, что теперь он свободен. Он обретёт спасение, я верю в это. Верю…

– Госпожа, – незнакомый голос раздаётся надо мной. Вздрагиваю и поднимаю голову, вижу нескольких мужчин с факелами, окружившими нас.

– Он… он мёртв… моя вина… он мёртв, – шепчу, а глаза вновь наполняются слезами. Незнакомец печально бросает взгляд на Петру и кивает мне.

– Пойдёмте. Тут нельзя оставаться, – предлагает мне руку, а я мотаю головой, крепче стискивая одежду Петру.

– Нет… я… нет… не должна, – смотрю на него и улыбаюсь, мысленно заверяя, что пройдёт его боль.

– Мы возьмём его, женщины могут вернуться, госпожа. Ну же, – меня кто-то обхватывает за талию, отрывая от тела. Смотрю, как другие мужчины осторожно поднимают его и кивают тому самому, что пришёл так поздно.

– Мой кинжал, – вспоминаю я, осматривая землю, всю перепачканную в крови. Вижу рядом с телом Римы его и пытаюсь перебороть это чувство вины, что убила. Убила двоих и желала этого. Меня отпускают, давая возможность поднять кинжал и крепко сжать его в руке.

Указывают вперёд, и я иду, переживая боль утраты внутри. Больше не плачу, сил нет, едва могу передвигать ногами, рука саднит, но не чувствую этого. Только пустоту в сердце, где было место для Петру.

Мы продолжаем идти этой процессией, пока на холме не вижу огни лагеря, а недалеко в низменности алые костры, что полыхают за стенами города.

– Вэлериу, – шепчу я, поворачиваясь к мужчинам, доходящим до меня. Ищу ответ в их молчаливых лицах. Никто не отвечает мне. И страх поселяется в душе. Только открываю рот, но мужчина обхватывает меня за талию, и прыгает на дерево, как и остальные с какими-то криками несутся позади нас.

Неужели, не успела? Неужели, Петру погиб зря?

Думать об этом сейчас, нет сил, только жмуриться и ждать, когда это прекратится. Означать такое поведение может только одно – нападение. А мужчины продолжают нестись, пока горячий поток воздуха не проходит по моему лицу. Распахиваю глаза и вижу, что мы уже в лагере, где расставлены палатки, мужчины бегают, что-то кричат, на земле лежат мёртвые. Слишком слаба, даже чтобы плакать. Не ожидала я, что войну познаю хоть когда-то.

Мужчина продолжает идти, крепко держит меня, раздавая распоряжения об укреплении позиций, о теле Петру. Опускает меня на ноги и кланяется.

– Спасибо вам, – шепчу я, испытывая благодарность за то, что спасли. И нет их вины в смерти Петру, только моя. И хочется как-то подбодрить этого мужчину, оказавшегося тут и ещё живого.

– Вэлериу. Где он? – голос дрогнул на его имени, а в груди появилось неприятное чувство.

– Позади вас палатка, вам там все объяснят, – отвечает мужчина и его зовёт другой, вносящий в лагерь растерзанное тело, как видимо, его друга.

Мой взгляд проходит по этим вампирам. Мужчинам. Я оказалась в эпицентре костров, сжигающих тела, криков и настоящего ада. Даже слышу неподалёку бой, удары мечей и победные кличи. Было невозможно дойти сюда без потерь. Но принять, что это была потеря Петру – пока не могу.

– Лия! Какого черта ты тут делаешь? – знакомый голос и пусть злой, агрессивный раздаётся за моей спиной, но я рада увидеть его, резко развернувшись. Увидеть, насколько обожжена его одна часть лица, как он прикладывает окровавленную тряпку к нему и шипит.

– Лука, – шепчу я, подбегаю к нему и обнимаю за талию.

– О, вот этого мне не хватало. Что ты тут делаешь? Ты должна быть уже за пределами Румынии! – отрывает меня от себя и толкает внутрь палатки, где рядом с импровизированным спальным местом из ткани стоит ведро, и множество тряпок разбросано по земле.

– Где Петру? – продолжает он говорить. На этом имени я резко вскидываю голову и смотрю на Луку, не имея сил сказать, что оставил нас.

– Лия! Я тебе сейчас врежу! – уже кричит он, подходя ко мне. А в моих глазах скапливаются слезы, губы начинают дрожать, и я опускаю голову, рассматривая его грязную руку. Не могу смотреть в его глаза, очень тяжело и стыдно.