Инсталляция (СИ)

— Оу. Александр. Большая честь, — склонил голову белый воротничок. Пальцы выбили чечетку на рабочем планшете и, кивнув, он поднял глаза на гостя. — Вы с господином Полынским?

— Очевидно, — с тенью улыбки ответил Александр.

— Да… Я вызвал человечка, сейчас вас проводят.

— Спасибо.

«Человечком» оказалась невысокая девушка лет двадцати. Форма официантки не скрывала и не подчёркивала её естественных изгибов. Поздоровавшись с важным видом, нежели с Александром, она повела его во вполне уже людный общий зал, к задней секции с частными закутками. Там, за столиком на двоих, и сидел Полынский. Сидел чуть развалившись, уплетал курочку в сливочном соусе и брызгал помидорами. Хлеб ломал широкими горстями, жалостливо косясь на крошки.

— Саша! — раскинул он руки, чуть не перевернув ополовиненную бутылку с вином.

Официантка отодвинула стул для гостя и удалилась.

— Сашенька! — весь сиял Полынский. — Ну, как работа? Продвигается?

— Не особо.

Теперь у Полынского сияли только губы.

— Как же так, Саш? Я не давлю, но последний роман из нашего загашника почти в печати. У тебя задумка хоть есть?

— Что-то вроде, — поморщился Александр.

Полынский не донёс кусочек до рта и вздохнул.

— Ты только скажи, Саша. Я же твой друг! Чем смогу… И это, заказывать будешь?

— Я по твоему звонку сорвался, Дим Саныч.

Дим Саныч сделал барскую отмашку кому-то за спиной Александра, подлил себе вина, глянул участливо.

— Пропустишь бокальчик? Я второй попрошу.

— Спасибо, но нет. Правда.

— Ну ладно, — отведав курочки, заулыбался Полынский. — Пока дойдёт твоё «Лезвие на воде» до печати, в нынешних-то условиях…

Александр наблюдал, как он расправляется с остатками обеда и основательно обтирает каждый палец отдельной салфеткой.

— У меня тут часики сломались, — заговорил Дим Саныч, — ну, я порылся в столе, и откопал эти. Помнишь?

Полынский протянул ему пухлую руку, на которой поблёскивали золотистые часы с серебряными стрелками в окружении тяжеловесных римских цифр. Смутные воспоминания одолели Александра. Какие из…

— От немецкого, — пришёл на подмогу Дим Саныч. — А итальянские уже всё. Книжки… люблю книжечки.

Александр покосился на собственные часы. Эти были от его первого зарубежного издателя, чешского. С тех пор остальные, будто соревнуясь, дарили исключительно часы. Придержав про запас вторые, из Сербии, остальные он передаривал Полынскому, который принялся с удовольствием их коллекционировать.

— Не знаю, Дим Саныч, — вздохнул писатель. — Я эту трилогию, которую вы до сих пор разгребаете, выдал за год с копейками. Не из-под палки. Вдохновение, колесница богов… Когда не колесница — кропотливая, продуктивная работа, как на карьере. А сейчас… Я же выдал по книге на каждый тип детектива, не считая Достоевского, но повторюшничать за «Преступлением и наказанием» — моветон. Что мне ещё сказать? Или снова по хоженым тропам?

Полынский слушал, сложив руки на животе, и с искренним участием моргал в такт слов.

— Как интересно! Ты хороший рассказчик, Саш. А кризис — дело житейское… Рад, что мы наконец-то увиделись. Нескоро ещё так посидим.

— Да ладно, я в последнее время меньше сычую.

— Это хорошо, свежий воздух полезен для кожи. Уезжаю я.

— Погоди, — не сразу сориентировался Александр. — Из города? Это возможно? В нынешних, как ты говоришь, условиях?

— Путёвочка мне пришла. В Москву зовут. Вот, погляди.

Издатель протянул вчетверо сложенный листок, где сообщалось, что Дмитрию Александровичу Полынскому предоставлена уникальная возможность покинуть Чернокаменск в течение четырнадцати дней «со дня получения данного письма». Достаточно позвонить по указанному номеру, и его вместе с семьёй и движимым имуществом увезут в «аналогичную квартиру» в Москве, адрес которой прилагался. Штампы администрации города и подписи мэра с губернатором — похоже, не подделка.

— Даже не знаю, что сказать, — выдохнул Александр.

— Сам не знаю! Ты же мой друг, Саша… — Полынский поймал взглядом кого-то его за плечом и поднял руку. — Вина мне и моему лучшему другу!

Глаза Дим Саныча казались масляней обычного из-за подрагивающих на них грусти. Лишь при виде новой бутылочки слёзы чудесным образом втянулись обратно. Полынский сам разлил вино по свежим бокалам, и они выпили, не чокаясь.

— И кто теперь будет моим редактором? — как-то совсем глухо проговорил Александр.

— Тебя отдали Лене Коневой.

— Она же по ромфантикам! — возмутился писатель. — Почему не Рома Анисин?

— Рома хорош, кто спорит, но после меня основную кассу приносит Лена. Сам знаешь, как оно бывает в высоких кабинетах…

— Но она никогда не работала с детективным жанром!

— Это ещё почему? В ромфанте нередко встречается детективная интрига.

— Ты серьёзно?

— Саша, Сашенька, ну пожалуйста, мне и так тяжело. Думаешь, я принял это решение сразу, как распаковал конверт и понёсся, радостный, к жене?

— Ты прав. Прости.

— Ой, полно, — благодушно отмахнулся Полынский. — Давай уж выпьем напоследок как две надежды русской литературы!