Институт благородных убийц

Мирно опущенные веки взметнулись вверх, меня ожгло пристальным змеиным взглядом. Этой ночью я совсем не спал, меня мог выбить из душевного равновесия один чужой странный взгляд. Он видит меня, этот чертов психиатр, видит насквозь. Заметив, как я стал крутить ручку, как зажал нервно гуляющие руки между колен, — он вычислил, что я нервничаю. Сейчас спросит: а что вы, собственно, молодой человек, так трепыхаетесь, почему так интересуетесь здоровьем чужой бабушки? Ждете, когда подохнет-с? А кокнуть ее вы, случайно, не хотите-с? А то слишком дерганный у вас вид, и вы явно что-то недоговариваете. Но он снова спрятал глаза за веками, отчего сразу превратился из питона в зануду-докторишку. «Успокойся, что ты трепещешь, в самом деле? У него таких, как ты, по двадцать человек в день. Ему плевать на твои мысли».

— Есть еще кое-что. — Я вспомнил улыбающееся лицо на фотографии, что мне не давали протирать.

Он изящно погасил зевок, разрывающий изнутри его рябые щеки.

— Она рассказывает про какого-то племянника в Канаде.

— Так.

— Я толком и не знаю, что там и как. Но дело в том, что, кажется, его в реальности и нет. Его никто никогда не видел. А она утверждает, что он ей пишет, звонит, хотя на самом деле это не так. Если он и существует, то точно не поддерживает с ней никаких отношений, за это я ручаюсь. Это плод ее фантазии. В ее рассказах столько нестыковок.

— Что с того, что она выдает желаемое за действительное? Насколько я понимаю, она давно уже совершенно одинока, ни семьи, ни детей. Думаете, ей приятно, что в ее возрасте приходится обращаться за помощью к посторонним людям?

Я поинтересовался о прогнозах.

— Восемьдесят четыре года. Что вы хотите, — поскучнел он. — Улучшений обещать не могу. А от ухудшений вас тоже никто не убережет. Расстройство памяти прогрессирует, внимание нарушено. Все будет лишь утрироваться, так что запаситесь терпением.

В коридоре Зинаида Андреевна придирчиво разглядывала растение в небольшом горшке.

— Это что ж, интересно, за цветок такой? — обращалась она как будто в никуда, но при этом довольно громко, так что становилось понятно — это попытка вовлечь в дискуссию сидящую рядом женщину. Женщина индифферентно молчала, но Зинаида не спешила сдаваться. — Аспарагус, может? — задумчиво предположила Зинаида, бросив взгляд исподтишка на неприступную женщину.

Я протянул руку, чтобы помочь ей встать.

— Долго ты что-то.

Зинаида, не насытившаяся еще впечатлениями, запросилась в кафе. Ей хотелось продолжить веселье, и мы присматривали по дороге подходящее заведение. Зинаида притихла и лишь улыбалась каким-то своим мыслям. Крепко вцепившись в мой рукав, она старалась идти резво и ровно. Несколько раз подозрительно сказала: «Дымом пахнет». Хотя дымом не пахло и в помине, она продолжала упорствовать и даже несколько раз кашлянула. В кафетерии — гулкой коробке с белеными стенами, слишком большой для одной стойки и четырех столиков — я попытался усадить ее на стул, но она настояла, что пойдет со мной к кассе. Вцепившись в витрину, за которой рядами лежали сладости, Зинаида погрузилась в задумчивость, практически оцепенела. Долго изучала пирожки и, наконец, решилась — с капустой. Я предложил ей взять что-нибудь еще, но она отказалась. Я взял у кассирши чек, подцепил из подставки на стойке две ложечки. Вдруг — уже не в первый раз за последнее время — посетило чувство нереальности происходящего.

Жизнь требует выполнения своих предписаний, задумал я убийство или нет, хотя до чего это дико, странно — убийца покупает будущей жертве пирожок, поддерживает ее за локоть, даже шутит с ней. Как иллюзорна становится обыденность, когда готовишься совершить то, что собирался совершить я. Выполнять множество привычных действий по отношению к Зинаиде — и знать при этом, что убьешь. Это было непостижимо. Выходит, я могу. Я замышляю против нее то, о чем и подумать-то страшно, и при этом в состоянии не выдать себя. Это мое двоемыслие породило странные ощущения. Я будто бы смотрел на себя со стороны, и рассуждал о себе как о третьем лице — «вот он заботливо выбирает Зинаиде сдобу, а между тем пройдет еще немного времени, и…». Я-один расплачивался за Зинаидин пирог, а я-другой — убийца — наблюдал за этой сценой.

Интересно, что сказал бы об этом странный психиатр? Зафиксировал бы заскок? Или заявил бы, что это совершенно нормально в моем положении? Как-никак я готовлюсь в убийцы, тут нервишки у любого расшалятся.