Институт благородных убийц

Зинаида беззаботно вгрызалась в пирожок. Она не знает, что психиатр был ее единственный шанс умереть собственной смертью. Если бы он признал ее невменяемой, я сохранил бы ей жизнь. Я мог бы оспорить ее решения и действия по закону, в суде, но он поставил подпись под ее приговором. По его мнению, наша бесноватая Зинаида — нормальна. Если она останется жива, день за днем, год за годом ее мозг станет все больше усыхать, превращая старуху в отвратительного своенравного ребенка. Все чаще она будет мочиться мимо унитаза; примется, возможно, обрезать себе в приступе злости волосы и подсыпать соседке жгучий перец в почтовый ящик. Мне и без психиатра не сложно нарисовать себе картину нашего будущего, в котором Зинаида будет жива. Он милосердно о многом умолчал, но я сам все уже прекрасно знаю. Но при этом для суда она будет — «вменяема».

Зинаида доела пирожок и положила на блюдце два оставшихся у нее в руках зажаристых треугольничка. Покосилась на мое пирожное и спросила, почему я его не ем. Я мрачно сообщил, что аппетит пропал.

— А почему мне тогда позволяешь тут есть? Может, тут травят посетителей, а я не знаю?

— Заведение, вообще-то, выбрали вы.

Зинаида замкнулась в молчании. Потом, несмотря на то, какую ей это сулило опасность, выпросила у меня еще один стакан чаю. Минут через двадцать я, наконец, надев на нее ворсистое пальто, повел Зинаиду к выходу. У дверей она спохватилась, что не доела пирожок. Присев на скамеечку попросила:

— Принеси остатки.

— От него же почти ничего не осталось.

— Очень даже много осталось, заберем домой.

— Зинаида Андреевна, прошу вас — пойдемте.

— Принеси пирожок.

— Я куплю вам новый, вставайте.

Она лишь крепче угнездилась на скамейке и, почуяв предстоящую потеху, стала монотонно бубнить:

— Сходи за пирожком, пожалуйста.

Уже бросала на нас злые взгляды кассирша и испуганные — мама с крошкой-дочкой, тихо евшие мороженое в уголке, но зрители были Зинаиде даже на руку, теперь она окончательно преисполнилась убежденности — остатки пирожка нужно забрать.

— Сева, мне долго ждать? Ты что, не слышишь меня? Я тебя прошу — принеси мой пирожок.

Бессильный гнев душил меня, застилал глаза, но заставить ее встать и уйти было выше моих сил.

— Шли бы вы уже, женщина, — наконец не выдержала кассирша.

— Не лезьте ко мне.

— Мама, — спросила девочка, — почему бабушка сердится на дядю?

Мать принялась шептать ребенку что-то успокаивающее, но Зинаида не хотела мирного исхода.

— Потому что дядя меня голодом уморить хочет. Смерти моей хочет, — пояснила она ребенку по-дружески.

Я дернул Зинаиду за руку, но она, вцепившись другой в скамейку, взвизгнула:

— Оставь меня! Больно!

Девочка влажно шмыгнула носом и скривила рот, готовясь заплакать.

— Уйдешь ты, наконец, мозгососка, или мне охранника позвать? — Кассирша, выбежала из-за стойки, схватила остатки пирожка и, на ходу завернув их в салфетку, бросила на скамейку перед Зинаидой. Кусочки упали и разлетелись по полу. Зинаида медленно и величественно встала и, окинув взглядом валяющиеся у ее ног огрызки, сказала печально:

— Пойдем, Сева.

— Ты бы с ней построже, — сказала мне кассирша вдогонку.

Девочка плакала.

Лишний стакан чаю все-таки сделал свое черное дело. До дому Зинаида дошла, сохраняя возвышенно-равнодушное выражение лица, но когда мы оказались на месте, тихо призналась в содеянном. Остаток дня я провел, стирая и высушивая ее одежду. Несколько раз она подступалась ко мне с пространными и бессмысленными речами, чтобы отвлечь меня от совершенного конфуза, но я даже плохо понимал смысл сказанного. Мне пора было на встречу с Ольгой.

Глава 10

Я соврал вчера Лере, когда сказал, что мне нужно пораньше на выставку. Не Толик звонил мне. Когда я взял трубку, то услышал голос, который не сразу узнал. «Всеволод, это Петр Яковлевич, — сказал он. — Есть минутка?» Петр Яковлевич — участковый и по иронии судьбы участливый человек. Когда-то я посоветовал ему таблетки-антациды, которые помогли ему сильнее, чем можно было ожидать, и он все не может забыть про этот пустяк и славит меня как великого врача. Он сказал: «Тут такое дело… Неудобно даже говорить. Но я должен», и я решил, что и сейчас он спросит что-нибудь о лекарствах.

«Все в порядке, — успокоил я его. — Я внимательно слушаю».

«Что там у тебя произошло с Зинаидой Костиковой?»

На секунду мне показалось, что он знает, что он сумел как-то прочесть мои мысли. Я в ужасе замолчал, чувствуя, как трубка бьется о щеку, которая сейчас откровенно тряслась.

«Э-э-э… Что?» — тупо спросил я.

«Я просто хочу тебя предупредить. Ко мне приходила твоя бабка. Говорит, ты ее бьешь. И что ее соседка, в случае чего, может это подтвердить. Ты ей сделал что-то?»

«Нет, конечно!»

«Вот и мне показалось, что она выдумывает со скуки. Я-то тебя знаю. Давай так. Я ей, конечно, не верю. Но меры принять должен. Считай, что я их принял. Но и ты поговори с ней, чтобы она больше такое не орала. Сам понимаешь, что могут подумать. Все, я тебя предупредил».

«Да, хорошо, — сказал я, — спасибо», — и повесил трубку.