— До момента приглашения на второй свадебный танец либо отказа от такового в случае, если данный отказ объявлен любовником официально или сам танец становится невозможным по факту отсутствия возможности его провести, фаворитка остается свободна в определении личных предпочтений. Об изменении уровня либо объекта влечения она обязана сообщить своему любовнику, чтобы тот принял правильное решение о рациональности второго танца, — явно цитирует статью леянин. — Так что закон нарушил не я, а ваш сын. Или вы до сих пор считаете, что последний инцидент, который произошел с Атиусом, — несчастный случай?
— Объяснитесь.
Король хмурится, сцепляя пальцы в замок, а я начинаю понимать, что невозможность отказаться от любовника, о которой все мне говорили, вовсе не означала, что я не имела права просить Атиуса или даже настаивать на том, чтобы он отказался от меня сам. То есть запрет на отказ — всего лишь способ пощадить гордость и самолюбие мужчины, не сумевшего удержать на должном уровне влечение к себе у девушки. А такое явление не редкость, если сексуальному контакту не предшествует танец, ведь в этом случае привязка неизбежно начинает угасать. В общем, мужчине нужно быть очень-очень хорошим, заботливым и постоянным любовником, чтобы сохранить верность своей партнерши. И этот самый запрет на огласку нужен лишь для того, чтобы другие не знали истинного положения дел и считали, что мужчина просто избавляется от надоевшей ему фаворитки, делая это по собственной инициативе.
Вот ведь как однобоко могут иногда трактоваться законы…
— В тот день Атиус Рэль ли’Тон, вероятно думая исключительно об интересах империи и заботясь о том, что ей необходим император, не прислушался к словам Дейлины, которая свое мнение ему сообщила. Забыв о недопустимости применения силы, принц в грубой форме вынуждал девушку с ним танцевать. По этой причине он и был укушен шигузути, а наследница обратилась ко мне за помощью.
С неприятным скрежетом ножки резного кресла, в котором сидел Монт, прокатываются по полу, когда альбинос резко встает и, оттолкнув мешающий ему предмет мебели, уходит к оконному проему. Лучи закатного Бокуса, уже не слепящие, искаженные атмосферой, окрашивают его белоснежный костюм в желтые и зеленые оттенки. Король долго стоит молча, сложив руки на груди, глядя на городской пейзаж, которым и я любовалась, когда впервые попала в этот кабинет.
Мне сложно представить, о чем именно цессянин думает. Возможно, вспоминает свое прошлое, подробности которого мне так и не удалось узнать. Или же выстраивает новый план, чтобы вернуть себе утраченные позиции и отнять меня у удачливого соперника сына. Да я в общем-то и не пытаюсь постичь суть его размышлений, просто пользуюсь маленькой передышкой, чтобы улыбнуться Атису и показать, что я его люблю и ему доверяю.
Наконец король поворачивается к нам.
— Дейлина?
На меня испытующе смотрят бледно-сиреневые глаза, требуя подтверждения или же опровержения обвинений. И я альбиноса не разочаровываю.
— Атиус сказал, что это была ваша идея принудительного танца.
— Неофициального! — рычит Монт, хватаясь за голову и падая на диван, который, к счастью, в этот момент оказывается у него за спиной. — Тайного танца без свидетелей, а не принудительного! Я надеялся, что у него хватит ума и обаяния тебя уговорить, убедить, чтобы ты, даже не имея привязки, согласилась на это добровольно… Что же в этом было сложного? Дихол! Я думал, сын не повторит моих ошибок!
Он дергает себя за волосы так сильно, что я пугаюсь. Вырвет ведь от расстройства! К счастью, обходится без повреждений. Король, взяв себя в руки, тяжело вздыхает и говорит усталым, почти бесцветным голосом:
— У меня есть предложение. Раз уж так вышло… Дейлина, умоляю тебя, не злись и не обижайся на моего сына. Да, он повел себя недопустимо. Но я обещаю, что лично буду контролировать, чтобы в дальнейшем Атиус вел себя достойно и в первую очередь учитывал все твои интересы и пожелания… Вы ведь привязку не сбили, как я понимаю. — Он исподлобья буравит взглядом Атиса. — Я прошу вас это сделать и определить, какую компенсацию от нас желаете получить. Вы же прекрасно сознаете, что в противном случае вас станут считать корыстным и хитрым типом, пожелавшим захватить власть. И это неизбежно отразится на правах Ле как планеты, входящей в состав империи.
Напряжение и возмущение леянина после этих слов становится настолько очевидным, что мне кажется, он, невзирая на последствия, не сдержится и Цесс лишится своего короля. Но все же лицо Атиса остается непроницаемым, поза непринужденной, и отвечает он спокойно: