Оказавшись на небольшом пятачке, ограниченном с боков мертвенно поблескивающими витринами закрытых на ночь киосков, спереди – платформой, а сзади – Москвой в лице Юрьевского переулка, люди останавливались, радостно окликали друзей и знакомых, притоптывали от холода ногами, возбужденно переговаривались между собой, смеялись, делились пирожками, горячими и горячительными напитками. Кто-то снимал происходящее камерой, кто-то – на телефон. Звенели на разные голоса сразу несколько гитар – где рок, где барды, а где и вовсе попса. Каждый выбирал песню для себя, подходил ближе, и радостно подпевал.
Людей доброй воли оказалось неожиданно много. Не поместившиеся на узеньком пятачке, они кучковались на путях, висли на заборах, лезли на крыши будочек и киосков. И по-прежнему продолжали подходить еще и еще.
Вплотную к пассажирской платформе стоял товарняк вагонов на двадцать пять-тридцать. Всем вагонам места, конечно же, не хватило, поэтому хвост состава терялся где-то там, далеко позади платформы. Двери вагонов были закрыты, и у каждой маячило по два-три человека в форме. Они затравленно озирались, в разговоры не вступали, и на провокации не поддавались. У въезда на станцию стояли две полицейские машины, откуда через равные промежутки времени раздавались по матюгальнику призывы не бузить и разойтись по-хорошему.
Фургонов с надписью пока нигде не было видно. Но никто не сомневался, что они скоро подойдут, некоторые даже отслеживали через гугл-мэп их продвиженье по городу.
По углам периметра один за другим вспыхивали костры. На растопку шли деревянные ящики, собранные по задам киосков, ветки деревьев, растущих по краям железнодорожной насыпи.
Я стояла у костра, грела ладони стаканчиком кофе из чьего-то термоса, улыбалась Косте, зябко кутающемуся в дедову телогрейку, в которой он тонул, слава Б-гу, весь целиком – лишь кончик носа выглядывал, да снизу носки ботинок – и чувствовала, как меня захлестывает всеобщее воодушевление. Конечно, мы победим! Ведь нас тут столько! А их – всего ничего, жалкая какая-то горсточка. Какие к чертям десятые, не говоря уж об иррациональном корне из двух! Смешно! Да сто процентов, что у них ничего не выйдет!
– Здравствуйте, Александр Менделевич!
– Здравствуй, Славин Паша!
Они обнялись – Оскар и высоченный парень в косухе, косая сажень в плечах, лысый и бородатый. Ухо, повернутое ко мне, проколото было раз, наверное, двадцать, гвоздики-брильянты так и сверкали. Маленькое светло-желтое – золото? платина? – колечко пересекало левую бровь.
– Вы! Все-тки, точно вы! Ну, ежкин кот! Натаха когда сказала – не поверил! От ведь бывает! Думаешь – помер человек, а он вовсе даже живой! Ну, так надо ж за это выпить!
Оскар досадливо поморщился.
– Потом, Паша. Когда все это закончится.
– Ну, как скажете.
Они сели рядом, на сваленные у костра ломаные ящики. Оскар вытащил «Беломор», но парень, остановил его энергичным жестом, щегольски щелкнул вынутым портсигаром:
– На, Менделич, не позорься! Ну что это! Приличный человек, и курит всякую дрянь! Вот берите, все не та отрава, а вставляет вовсе не хуже!
Но Оскар только отмахнулся.
– Не надо, Паш, я к своим привык.
Закурил, и тут же закашлялся.
– Ну, Паша, докладывай обстановочку.
– А чего, обстановочка херовая. Наши все, конечно, кто в наличии, подгребли. Тем более у многих тут свой интерес оказался. Они ж там как думают – оторвали пацана от семьи, сунули в приют или, скажем, на усыновление – и все, сразу он сирота безродная. А вот вам на это индейская изба! – и Паша энергично потряс сложенной комбинацией из трех пальцев. – Пацаны, конечно, боевые все, с опытом, кое у кого армия за плечами с точками всякими горячими, ну и здесь, в Москве, кой какой опыт приобрели. Но ведь и с той же стороны не одних фраеров согнали! Небось, там и солнцевских много, и бутовских хватает, да и из глубинки в Москву не худших парней берут. Считай, ихняя лимита вся, как на подбор.
– Как это— солнцевские и бутовские? – не поняла я. – Разве против нас не одна только полиция?
Павел снисходительно усмехнулся.
– А полиция, ты думаешь, кто? Те же наемные работники. Это ж раньше такого быть не могло, чтоб человек одновременно был и ментом, и допустим, гопником. А сегодня никого уже не колышет, чем ты зарабатываешь в свободное от работы время. Скажи спасибо, если они ОМОН не пришлют. Туда вообще нынче только из колоний берут. Малолетних мокрушников. Думаешь, почему, русский спецназ стал настолько крут, что нас теперь любые моджахеды боятся? На Руси никакой талант зазря не пропадет!
– Ладно, Паш, кончай заливать. Тебя послушать, у каждого за спиной если не тюрьма, так колония.