С этими словами Львов довольно бесцеремонно вынул из-под руки лаборантки всю пачку ведомостей за последние полгода-год, быстро пролистал их, и, закончив ознакомление с бумагами и вернув их на место, продолжил в установившейся в комнате абсолютной тишине:
- А вопрос у меня вот какой. Вот сейчас я просмотрел все ведомости за последний примерно год и обнаружил, что вы из раза в раз платите взносы точно с той зарплаты, которая вам в институте начисляется как профессору и заведующему лабораторией, то есть с пятисот рублей в месяц. Как же так? Ведь такого крупного ученого, каким вы, по крайней мере, по вашим словам, являетесь, неизбежно должны приглашать оппонировать кандидатские и докторские диссертации, что-то там писать, переводить или редактировать, и подобные обязанности составляют необходимую часть научной активности любого сколь-нибудъ заметного ученого. А за все это положены хоть и незначительные, но гонорары, которые естественным образом ваш месячный доход должны увеличивать. Не думаю, что вы все подобные выплаты переводите, скажем, в фонд Мира, поскольку о таком факте вы постарались бы сообщить всем и каждому, да и проверить это нетрудно. И тогда, Борис Глебович, одно из двух - или, если вас и впрямь ни в какие оппоненты не зовут и никаких обзоров, брошюр и рецензий писать не предлагают, то значит ваш профессиональный уровень научная общественность оценивает настолько низко, что мне вообще непонятно, чем вы тут, собственно, занимаетесь. Или же, если дело обстоит совершенно не так, и вы, голубчик, буквально нарасхват в качестве оппонента и автора, то значит вы просто утаиваете от взносов некоторую и, может быть даже, заметную часть своего дохода, то есть являетесь просто нечестным человеком и злостным нарушителем партийной дисциплины. Что вам самому кажется более соответствующим действительности - бездарь или жулик?
Тишина в комнате даже как-то закаменела. В сторону Знаменского все просто боялись посмотреть. Да, впрочем, и смотреть бы долго не пришлось, поскольку Знаменский буквально вылетел из помещения, хлопнув, естественно, дверью. Когда его топот затих в глубине коридора, Львов назидательно сказал как бы одной только сборщице:
- Вот видите, Ниночка, к каким непрятным результатам может привести бестактный вопрос, да, к тому же, невовремя и заданный. Учитесь свое любопытство сдерживать, если, конечно, оно не связано с вашей научной работой.
И тоже вышел. Спокойно и без хлопанья дверями. Естественно, об этом чудном диалоге к концу дня знал уже весь институт. Но вот ни одного выезда за рубеж Львову не утвердили в течение всего времени, пока Знаменский был, так сказать, при исполнении.
IV
Разумеется, Знаменский не был бы самим собой, если бы по истечении какого-то срока - лет, примерно, полутора-двух - ни решил, что за его беспорочную службу ему уже положена соответствующая награда. А поскольку он службу свою ценил высоко, то и на награду замахнулся приличную. Наиболее верный способ поддержать и повысить свое научное реноме в глазах окружающих он видел в шагании вверх по лестнице должностей и званий. Должности выше, чем его завлабская никто в Институте предложить ему не мог, поскольку следующим этажом была уже дирекция, а Директор сидел в своем кресле, как влитой (хотя, как позже выяснилось, не всем это было так уж стопроцентно ясно), и его заместители, лично им отобранные и подготовленные, тоже никуда не собирались. Тем более, что заместителей он вообще имел только по общим вопросам и по хозяйству, а в научном помощнике и вовсе не нуждался. Ибо повелевать законами природы на своем уровне их понимания он вполне мог и в одиночку, а если бы в замы по науке ему попал бы реальный ученый, то даже страшно подумать, к разглашению каких тайн это могло бы привести! Так что о должностном росте Знаменскому и думать не приходилось. А вот насчет званий - дело другое. Поэтому он решил податься в Академию Наук. Ну пусть даже и не академиком, так хотя бы членом-корреспонденом. Тоже неплохо. Главное