Институт

Игорь представился и в нескольких словах обрисовал положение, после чего невинным тоном попросил его посоветовать, как нам выбраться из этой неприятной ситуации. Аэрофлотовский начальник просто онемел разом от игоревой наглости и собственного возмущения. Когда немота его слегка отступила, он обрушил на Игоря водопад довольно бессвязного крика вроде того, что это хамство беспокоить людей его уровня такими мелочами... кого интересует... советские люди за рубежом не барахольщики, а представители... наплевать... как штык, надо быть к самолету... их провокации не помешают своевременному вылету... никто задерживать не будет... как вообще таких выпускают... ну и все такое прочее, закончившееся традиционным: "Да я вообще о вашем поведении сообщу, куда надо!".

V

В этот момент Игорь с нежностью глянул на засургученную коробку, подумал, как хорошо знать что-то такое, о чем другим не известно, например, местонахождение некоторых предметов, и…

- Видите ли, - задушевно и вместе с тем почтительно произнес он в трубку, как будто не к нему относилось только что бурлившее в ней невнятное возмущение, - я готов подписаться под каждым вашим словом (чуть не добавил, что и сообщить на самого себя, куда положено!) и плюнуть на весь этот багаж, век бы его не видать, и, как есть, встать в очередь на погрузку через положенные полтора часа, но вся запятая в том, что среди всякого непотребного буржуазного барахла личного, так сказать, пользования, находится и общественно значимый пакет документов, переданных американским министром для своего советского коллеги, товарища Н! И когда я спрашивал о том, что делать с отставшим багажом, то именно этот пакет я и имел в виду среди всяких других бесполезных чемоданов.

Собеседник, который, разумеется, стоявшей у их ног коробки видеть не мог, а поверить Игорю хотя бы из чувства самосохранения был просто обязан, снова онемел. На этот раз, однако, то была не немота возмущения, а молчание высокой трагедии! Где уж тут было подумать, с чего бы через них стали передавать что-то действительно важное! Работала обычная тогда магия имени - не важно что, а важно - кому! Игорю даже показалось, что он слышит, как тот хватает воздух внезапно пересохшим ртом. Но, в конце концов, разве не он был начальством? Теперь уже ему надо было думать, что делать с их вещами, и, даже, перед кем и как объясняться в случае осложнений - проинформировали-то его вовремя! Так что в его лице им на выручку или, точнее, на выручку их личного багажа готовилось придти Государство... Правда, первая его реакция, когда он снова смог заговорить, была с явным обвинительным уклоном.

- Да как вы смели, - прошипел он, - отдать такой пакет в багаж! (Клюнуло! - ликовал Игорь). Вы обязаны были сдать туда всю свою поганую ручную кладь и, в первую очередь, следить за сохранностью именно этих документов!

В общем, расстрелять их прямо у каменной стены монреальского аэропорта, и то мало! Но и на это у Игоря уже был готов ответ.

- Вы совершенно правы, и именно так мы и пытались сделать, но вы не хуже меня знаете, что на всех инструктажах перед выездом за границу, а особенно в Штаты, нам тысячу раз повторяют, что никакие нарушения местных правил недопустимы, и лучше работу не сделать, чем попасться на какую-нибудь провокацию. Разве не так?

- Так, - обреченно подтвердил голос в телефоне.

- Ну вот, - неумолимо продолжал Игорь, - от нас в категорической форме и потребовали сдать коробку в багаж. Она ни по каким размерам не проходила. Наверное, документов очень много! Что нам было делать? Вскрывать официально запечатанную коробку и рассовывать правительственные документы по карманам? Так нечего на нас зря шуметь (тут он придал голосу некоторую обиженность с элементом строгости), давайте лучше вместе подумаем, как из этого выкрутиться можно.

Кругом было шестнадцать. Голос сдался на милость победителя.

- Хорошо, - смиренно произнес он, - как вы сказали, ваше имя-отчество? Игорь повторил.

- Да, так вы от телефона далеко не уходите и перезвоните мне минут через пятнадцать, а я прикину, что можно сделать.

Игорь положил трубку и пересказал напарнику разговор. Побелевший, было, от ужаса перед его наглой и опасной ложью, он стал оживать и смотрел на Игори с проснувшейся надеждой. Жизнь начинала слегка улыбаться.

Через пятнадцать минут Игорь перезвонил. Голос откликнулся немедленно. На этот раз он звучал так, как положено руководящему советскому голосу - решительно и делово.