Институтки

– Хорошая-прехорошая, я, как родилась, только все ее у нас помню. Вот подсела я к ней и спрашиваю: «Нянечка, как же теперь все будет?» А она мне говорит: «Как будет, так и будет, дом-то разлезется, Гриня сиротою беспризорным станет, потому папенька на службе, ему не до него, а ты в институте».

– Ну, а няня-то, ведь она останется?

– Ну, вот и я, так же как ты, спросила: ведь ты же останешься? Я, говорит, наемная, хоть и давно живу, а все же не родная – слуга, да и темная я.

– Как «темная»?

– Не понимаешь? – прикрикнула одна из девочек. – Темная – значит необразованная.

– Не прерывайте, да не прерывайте же! – закричали на них другие. – Лосева, говори, душка!

– Ну вот, няня и говорит: я к гостям не выйду, с папенькой о его делах говорить тоже не стану. Ну вот папенька и заскучает; либо в дом должен он взять какую гувернантку, либо поплачет, поплачет да и возьмет себе другую жену.

– Ой, что ты, как – другую? – послышался чей-то испуганный голос.

– Вот дура-то! Новость нашла, да у скольких у наших есть мачехи!

– Правда, вот страх-то! Мачехи-то ведь все злые!

Лосева утерла глаза.

– Вот и я слышала, что все злые, я так и заплакала. Няня стала утешать меня: я, говорит, Женюшка, не хотела тебя огорчать, а только в жизни всякое бывает, человек отходчив, грусть с него, что с дерева лист осенний, валится, глядишь, на его месте весной другой зеленый уж вырос. Вот кабы ты сама-то… – Женя оглянулась на комнату классной дамы и понизила голос, – кабы ты сама-то, говорит, институт свой бросила, да дом в руки взяла, да брату матерью стала, хорошо бы было!

– Ну и что же ты? Что же ты? – загудели все вокруг.

– Что же, медамочки, я всю ночь просидела на окошке, все думала: жаль мне институт бросать, подумайте, ведь училась я хорошо, может, медаль серебряную дали бы.

– Дали бы, дали бы! – подтвердили все вокруг. – Ведь у тебя отметки чудные!

– Я и мамочке уж пообещала, хоть маленькую, – Женя снова жалобно всхлипнула и утерла слезы. – А теперь и диплома не дадут, скажут, не кончила.

– Ну и не дадут, так что же? – прервала ее Шкот. – Умнее ты, что ли, станешь от нескольких месяцев, что нам осталось? Уж теперь все равно, курс только на повторение идет. Ты обязана теперь идти домой да смотреть за братом.

– Обязана, именно обязана! – заволновалась Франк, ей казался удивительно хорошим этот поступок – бросить теперь институт и заменить маленькому брату мать. Забывая совсем, какой ценой покупались эти обязанности, она уже смотрела с восхищением на Женю Лосеву и повторяла: – Ну да, заменить ему мать, воспитывать, учить. Ах, как это хорошо!

– Утром мамочку похоронили, – Женя помолчала, глотая слезы, – а потом взяла я братишку за руку да и пошла в папин кабинет. Папа, говорю, ведь вам так жить нельзя, вы, верно, возьмете гувернантку к брату? Папа говорит: «Сам не знаю, как и что будет»; а то, говорю, поплачете, поплачете да и женитесь. Как вскочит папа, так я испугалась даже. Что ты, говорит, кто это тебе сказал? Ну, я няню не выдала. Так, говорю, всегда бывает! И стала я папу просить взять меня из института теперь же. Да, знаете, душки, и просить не пришлось очень долго. Папа до того растерялся, до того скучает, что и сам обрадовался. Я, говорит, не смел тебе предложить, а уж, конечно, теперь бы нам лучше вместе. Завтра он приедет к Maman, а там, как успеют мне сшить кое-что, так он меня и возьмет. Только вот что, медамочки, вы мне помогите, я ведь одна совсем и не знаю, как мне взяться за брата.

– Знаешь что? Знаешь что? – бросилась к ней Франк. – Мы усыновим твоего брата, он будет сыном нашего класса.

– Да, да, да, – закричали все кругом, – сыном нашего класса!

– И мы никогда не будем его сечь, – внезапно вставила Бульдожка.

– Как сечь? Кого сечь? – накинулись все на нее.

– Мальчиков всегда секут, без этого нельзя!

– Молчи ты, ради Бога!

– Бульдожка, н а тебе толокна, жуй и не суйся! – Петрова протянула ей фунтик толокна, которое многие ели во время рассказа Лосевой.

– Шкот, слушайте! – перебила ее Надя Франк. – Составьте Лосевой программу занятий с Гриней.

– Ах, не учите его хронологии! – простонала Иванова, подходя к кучке.

– Педагогики тоже не надо! – кричала Евграфова.

– Начните с кратких начатков, – услышали они голос Салоповой.

– Душки, да ведь Грине всего пять лет! – вставила оторопевшая Лосева.

– Пять лет!? – девочки посмотрели друг на друга.