Он не договорил и вышел из машины, да и договаривать не требовалось, ибо Илларион его прекрасно понял и сам подумал нечто схожее. Без Тихого «Хамовники» осиротели, и уже никогда они не станут прежними… «Только Аркадий был способен создать такую атмосферу, в которой ты себя чувствовал так, как будто вернулся во времена Толстого. Старик прав, – думал Забродов. – Тот пацан, который сейчас там работает, совсем как робот. Он мало того, что ничего интересного не расскажет, так еще и все впечатление испортит».
Илларион, проездив полдня по Москве, чувствовал себя уставшим и голодным, но, как обычно, то ли забывал, то ли не привык заботиться о себе и потому мог только вспоминать пригоревшую кашу, которая сейчас показалась бы ему не хуже фуагры, – так сильно хотелось есть. «Да какая разница, когда очень голоден, что есть? Иногда выбирать не приходится: и насекомых жуешь, и змею съешь, да и ремень сваришь, если совсем безнадега будет. Это когда еда есть, вокруг столько возможностей, человек начинает капризничать и забывает, что еда – это вообще-то не для удовольствия, а для поддержания энергии. Если бы я в горах так себя вел и брезговал ящерицами, то лежали бы там где-нибудь мои кости. И не ехал бы я здесь сейчас. Но, конечно, предложи мне сейчас кто-нибудь в Москве съесть ящерицу, я, пожалуй, не смогу».
По дороге Илларион купил себе в кулинарии несколько бутербродов, расплатился и быстро назад, в машину. Забродов не любил оставлять свой «бьюик» брошенным. В Москве хоть и много новых дорогих машин, но угонщики не брезгуют и такими, как у него. Раз было дело, поймал одного. Совсем пацаненок обнаглел, во дворе его дома пытался угнать машину. Илларион как раз из подъезда в этот момент выходил; как заметил, так от такой наглости в ступор впал вначале. Тот дернулся и побежал, но разве знал он, что Илларион догонит. И догнал, между прочим, того мальчишку, тот еще отверткой думал его ткнуть, а Забродов его в ментовку сдал.
Вот после того случая Забродов внимательно следил за своей машиной: если уж во дворе перед домом воруют, то где за эту машину можно оставаться спокойным! Съев наспех бутерброды – батон с сырокопченой колбасой, Илларион не то чтобы почувствовал себя сытым, но, что уже был не голоден, – это точно. Позвонил Сорокину. Тот, как назло, не брал трубку. «Наверно, мучает кого-нибудь на допросе, – проворчал Забродов. – Только Сорокин так умеет допрашивать. Все из человека вытрясет, как из мешка мусор. И припугнуть умеет так, что хочешь не хочешь, а расколешься. Только, наверное, если попадется матерый волк, для которого Уголовный кодекс – штука привычная да и опыт общения со следователями солидный, такой и Сорокина пошлет по известному адресу. Волноваться не будет, что срок навинтят. Пусть сам, мол, копает. Работа его такая. А Сорокин все что угодно раскопает. Или почти все, раз иногда обращается ко мне за помощью. Вот и у меня такой момент настал, когда без него мне никак не обойтись».
Тут как раз зазвонил телефон, но какой-то неизвестный номер.
– Вас слушают, – Илларион чуть не ляпнул по многолетней привычке: «Да, товарищ генерал», но вовремя спохватился и напомнил себе, что он в Москве и на пенсии, а не в боевой обстановке и не получает никакого секретного задания, после которого можно вернуться в цинковом ящике.
– Илларион, здравствуйте. Это дочь Тихого Аркадия.
– Здравствуйте, – ответил Забродов, чувствуя, как появляется какое-то ощущение, что ситуация начинает разрешаться как-то сама по себе.
– Илларион, я бы хотела передать вам ключи. Мама отказывается, потому что она боится и не хочет, чтобы кто-то чужой ходил по квартире. Она не верит, что вы сможете узнать что-то такое, что не смогло узнать следствие. А я почему-то верю вам, Забродов. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но все равно верю.
– Спасибо на добром слове. Я постараюсь вас не подвести.
Дочь Тихого продиктовала ему адрес, и Илларион, позвонив еще раз Сорокину и наткнувшись на молчание, подумал, что дозваниваться до Сорокина – бесполезное занятие. Чем терять зря время, он лучше поедет на Джанкойскую и осмотрит квартиру, заодно пообщается и с соседями. «Надеюсь, они не окажутся неврастениками. А то могут и милицию вызвать. Кто его знает, какое у меня лицо. Катя говорит, что как у военного. А что те подумают, неизвестно. Конечно, можно перестраховаться и поехать вместе с дочерью Тихого, – подумал он. – Но стоит ли? Вдруг я что-то найду. Всему миру известно, как женщины умеют хранить тайны. Да что женщины, среди мужиков сплетников тоже хватает. Вместо того чтобы делом заняться, они косточки друг другу перемывают».
На Джанкойской Илларион уже очутился вечером, чувствуя себя таким уставшим, словно совершил марш-бросок и шел до Джанкойской пешком или толкал перед собой машину. Во дворе было темно и малолюдно. Прогулявшись для пущей уверенности по дворику и убедившись, что за ним нет хвоста, Забродов зашел в нужный подъезд и собрался было подниматься по лестнице, как зазвонил мобильник.
– Не вовремя ты, Сорокин, однако! Я тебе днем звонил, а ты трубку не брал.