Закипел чайник, Сорокин медленно поднялся, потянулся, устав от долгого сиденья, бросил ложку кофе в чашку и залил крутым кипятком. Кофе он пил простой, чертовски крепкий; за день как три кружки высадит, так потом всю ночь спать не будет, тем более что у него сегодня дежурство. Разве что отлучится вечером на Патриаршие, чтобы встретиться с Забродовым. Давненько не виделись. Они скорее не друзья, а хорошие знакомые, но все равно увидеться стоит, все-таки воюют по одну сторону баррикад.
«Хорошо бы, если б я как Забродов мог, – с завистью подумал Сорокин. – Не сознается какой-нибудь гад, а я его повоспитываю, как Илларион, и он все начистоту выложит. Только жаль, нельзя мне такими методами пользоваться. Это Забродов может и по морде заехать, и выстрелить, он на все способен. Что ни говори, как ни сравнивай, а все равно такой, как Забродов, десять ищеек переплюнет. Забродов плюнет на все процессуальные сроки и возьмется за дело так, что результат обязательно будет. Ему так можно, а мне нельзя. Где тогда справедливость? Или моя работа изначально неблагодарная? По-другому и быть не могло, а я, дурак, не догадывался, когда шел.
Он снова задумался о своей жизни, отключившись от служебных дел, как задумывался всякий раз, когда курил или пил кофе. Хотя все равно не всегда получалось, особенно когда ведешь серьезное дело, а против тебя матерый волк. Иногда целый день только и думаешь о работе, даже заснуть не можешь, как все нормальные люди, а только без толку с одного на другой бок переворачиваешься и размышляешь, как расколоть волчару, отъявленного рецидивиста. Иногда срок задержания заканчивался, и он отпускал преступника. Такие случаи были в его обширной практике, когда Сорокин не мог ничего откопать и был вынужден отпускать гада, а коллеги еще подтрунивали, сволочи. А как обидно было потом, когда его во второй раз брали и твой коллега всем хвастался, что у Сорокина, мол, кишка тонка, а я справился. Тяжело переживал Сорокин такие неудачи, очень тяжело, и всю свою злость переносил на других.
Сорокин выпил одну чашку кофе, устало зевнул и с тоской подумал, что сегодня придется бодрствовать. Мысли текли неспешно, даже как-то вяло, словно в какой-то переходный момент своей жизни Сорокин решил, что много думать вредно и что это приводит к плохим последствиям, как уже не раз доказывал его личный опыт. Почему-то не всегда его инициатива находила отклик у начальника, а чаще наоборот, когда тот советовал не заниматься изобретением велосипеда, а вместо этого лучше разобраться с глухарем.
«Да, кстати, с чего это ты решил, что мог бы чем-то другим заниматься в жизни? – Сорокин задал себе этот вопрос, от ответа на который зависело его дальнейшее настроение. – Может, там бы тоже завыл от скуки и думал бы, что вот, дескать, хорошо сыскарем быть, распутывать интересные дела, жизнь какая у них насыщенная и с приключениями. Думал бы о всякой этой романтической ерундистике и жалел бы, что променял свою жизнь на подсчет цифр, чертежи, рутинный труд с утра до вечера и затхлое существование. Так что, Сорокин, держи хвост пистолетом. Выходит, что это твоя судьба. А от судьбы, как известно, не убежишь, везде тебя достанет. Так что будь сыскарем, души этих гадов и лучше радуйся, что сам не пополнил их ряды, не стал каким-нибудь ублюдком, который мать за пенсию лупит или за мобильник кирпичом голову крошит. Делай свое дело и не жалуйся. Кто-то ковыряется с цифрами, кто-то тела и души врачует, а ты на судьбу человека тоже влияешь, причем значительно».
На следующий день Забродов проснулся поздно и сразу же почувствовал, как ломит спину. Все-таки не в его возрасте бегать от ментов по крышам многоэтажек, раньше бы и по канату легко спустился, хоть с небоскреба, а теперь силы не те, да и рассудительности прибавилось. Если в экстремальных случаях начинаешь много рассуждать – пиши пропало, сработает инстинкт самосохранения, и тогда пугаешься и подстраховываешься, и уж точно в таком случае ничего хорошего ждать не приходится. А когда не раздумываешь и действуешь наверняка, то вытворяешь такие чудеса, что потом сам себе удивляешься. После пробуждения Забродов еще долго валялся в постели, не находя сил подняться. Когда же решил подняться, выяснилось, что разогнуться, мягко говоря, трудно, что привело Иллариона в некоторое замешательство, учитывая тот факт, что предстояла важная встреча с Сорокиным. Вдобавок Забродов вспомнил, что его машина до сих пор находится на Джанкойской. Остается ловить бомбилу, потому как такси не дождешься, а в общественном транспорте сердобольные граждане так надавят и нажмут, что там и сляжешь со своей спиной. Третья же мысль добила Забродова окончательно.