– Я не хотел тебя обидеть, К’мелл.
Жестокость так и не узнал, что, когда он ушел, она вернулась на кухню и немного поплакала. Именно его она безответно любила с той поры, когда они были соратниками, много лет назад.
Даже после ее смерти – а она дожила до ста трех лет – он продолжал видеть ее в коридорах и шахтах Землепорта. Многие правнучки К’мелл унаследовали ее внешность, а некоторые работали эскорт-девушками, и чрезвычайно успешно.
Они не были полурабами. Они были гражданами (резервного разряда) и имели фотопропуска, удостоверявшие их собственность, их личность и их права. Жестокость был для них крестным отцом; он часто смущался, когда самые чувственные создания во вселенной игриво посылали ему воздушные поцелуи. Он всего лишь стремился к удовлетворению своих политических страстей, а не личных. Он всегда был влюблен, безумно влюблен…
В справедливость.
Наконец его время тоже пришло; он знал, что умирает, и не жалел об этом. Сотни лет назад у него была жена, и он ее любил; их дети стали частью человеческих поколений.
В самом конце он захотел кое-что узнать и воззвал к безымянному (ему самому или его преемнику) глубоко под миром. Он мысленно звал, пока не перешел на крик.
«Да», – произнес тишайший из тишайших шепотов в его голове.
«Она прожила жизнь без тебя, вот как сильно она тебя любила. Она отпустила тебя – ради тебя самого, а не ради себя. Она по-настоящему любила тебя. Сильнее смерти. Сильнее жизни. Сильнее времени. Вы всегда будете вместе».
«Да, в человеческой памяти», – произнес голос и умолк.
Жестокость откинулся на подушку и стал ждать конца дня.
Планета Шайол
На лайнере и на переправе отношение к Мерсеру было совершенно разным. На лайнере смотрители отпускали шуточки, когда приносили ему пищу.
– Кричи громко и качественно, – посоветовал стюард с крысиным лицом, – и мы будем знать, что это ты, когда в день рождения Императора будут транслировать звуки возмездия.
Другой стюард, толстяк, провел кончиком влажного красного языка по пухлым лиловым губам и сказал:
– Это очевидно, приятель. Если бы вам все время было больно, вы бы все померли. Должно быть, происходит нечто весьма хорошее – помимо как-его-там. Может, ты превращаешься в женщину. Может, расщепляешься на двух людей. Послушай, браток, если там по правде весело, дай мне знать…
Мерсер не ответил. Ему хватало собственных проблем, чтобы дивиться фантазиям извращенцев.
На переправе все было иначе. Биофармацевтический персонал вел себя умело и отстраненно, быстро избавил Мерсера от наручников. У него забрали всю тюремную одежду и оставили ее на лайнере. Когда он, голый, оказался на переправе, его изучили, словно редкое растение или тело на операционном столе. Клиническая ловкость их прикосновений была почти нежной. Они обращались с ним не как с преступником, а как с образцом.
Мужчины и женщины в медицинских халатах смотрели на него так, будто он уже умер.
Он попробовал что-то сказать. Человек, более пожилой и властный, чем другие, твердо и четко произнес:
– Не пытайтесь говорить. Очень скоро я сам с вами побеседую. Сейчас мы проводим предварительный осмотр, чтобы определить ваше физическое состояние. Пожалуйста, повернитесь.
Мерсер повернулся. Санитар протер ему спину очень сильным антисептиком.
– Будет щипать, – предупредил один из лаборантов, – но не очень сильно и не больно. Мы выясняем прочность различных слоев вашей кожи.
Раздраженный таким обезличенным подходом, Мерсер произнес, как раз в тот момент, когда ощутил резкое пощипывание над шестым поясничным позвонком:
– Вы что, не знаете, кто я такой?
– Разумеется, мы знаем, кто вы, – ответил женский голос. – Все это есть в папке в углу. Главный врач позже обсудит с вами ваше преступление, если вы захотите об этом поговорить. А теперь помолчите. Мы проводим кожный тест, и в ваших интересах, чтобы нам не пришлось его затягивать.
Честность заставила женщину добавить:
– Так мы получим лучшие результаты.
Они не теряли времени даром.
Мерсер искоса разглядывал их. Эти люди ничем не походили на демонов в человеческом обличье в преддверье самого ада. Ничто не свидетельствовало о том, что они находятся на спутнике Шайол, последней и величайшей обители возмездия и позора. Эти люди выглядели так же, как медики из его прежней жизни, до того, как он совершил преступление, которому нет названия.
Они переходили от одной процедуры к другой. Женщина в хирургической маске махнула рукой в сторону белого стола.
– Сюда, пожалуйста.
Никто не говорил Мерсеру «пожалуйста» с тех самых пор, как стража схватила его на границе дворца. Он начал выполнять просьбу женщины, но остановился, увидев в передней части стола наручники с мягкой подбивкой.
– Пожалуйста, побыстрее, – сказала женщина. Два или три других сотрудника обернулись к ним.
Второе «пожалуйста» потрясло Мерсера. Он не мог больше молчать. Это были люди, а он сам снова стал личностью. Чувствуя, как голос срывается на визг, он спросил: