Инсургент

Отрезок пути между штабом Бесстрашных и штабом Эрудитов на обратном пути выглядит несколько иным. Наверное, все, что связано с тобой, выглядит по-разному, когда ты не на пути к смерти.

Когда мы доходим до конца переулка, Тобиас прижимается плечом к одной из стен и выглядывает за угол. Его лицо ничего не выражает, он придерживается за стену здания и стреляет. Я затыкаю уши, стараясь не обращать внимания на выстрелы и вызванные ими воспоминания.

— Быстрее, — говорит Тобиас.

Мы бежим — Питер первый, я вторая, за мной Тобиас — вниз по улице. Я смотрю через плечо, чтобы увидеть в кого Тобиас стрелял, и вижу двух человек на земле за штабом Эрудитов. Один не движется, другой хватается за руку и бежит к двери. Они отправят за нами погоню.

Моя голова кажется затуманенной, скорее всего от истощения, но адреналин заставляет меня бежать.

— Выбери наименее логичный маршрут! — кричит Тобиас.

— Что? — переспрашивает Питер.

— Наименее логичный маршрут, — говорит Тобиас. — Так, чтобы они нас не нашли!

Питер сворачивает влево, вниз по другой аллее, заваленной картонными коробками, в которых лежат потертые одеяла и подушки, бывшие, я думаю, старыми жилищами Афракционеров. Он перепрыгивает через окно, я с грохотом следую за ним.

В конце переулка он поворачивает влево, в сторону болота. Мы вернулись на Мичиган-авеню. На пустырь, хорошо просматриваемый из штаба Эрудитов.

— Плохая идея! — кричу я.

Питер поворачивает вправо. По крайней мере, на улицах нет дорожных знаков, которые пришлось бы избегать, или отверстий, через которые необходимо перепрыгивать. Мои легкие горят, будто я дышу ядом. Мои ноги, которые сначала болели, в настоящее время онемели, что ничуть не лучше. Где-то далеко я слышу крики.

Потом мне в голову приходит мысль, что логичнее остановиться.

Я хватаю Питера за руку и тащу его в сторону ближайшего здания. Оно шестиэтажное с широкими окнами в форме сетки с колоннами из кирпича. Я пытаюсь разблокировать дверь, но Тобиас разбивает пожарное окно рядом, залезает в него и открывает дверь изнутри.

Здание полностью пустое. Ни одного стола или стула. И слишком много окон. Мы идем к эвакуационной лестнице, я проползаю под первый пролет так, чтобы оставаться невидимой с лестницы. Тобиас садится рядом со мной, Питер напротив нас, прижимая колени к груди.

Я пытаюсь отдышаться и успокоиться, но это не так просто. Я была мертва. Я была мертва и не была. И почему? Из-за Питера? Питера?

Я смотрю на него. Он по-прежнему выглядит так невинно, несмотря на все, что сделал, чтобы доказать, что таковым не является. Волосы приглажены, блестящие и темные, будто мы не пробежали милю на полной скорости. Его круглые глаза изучают лестничную клетку, а затем останавливаются на моем лице.

— Что? — спрашивает он. — Почему ты на меня так смотришь?

— Как ты сделал это?

— Не так уж сложно, — отмахивается он. — Окрасил паралитическую сыворотку в фиолетовый и заменил ею смертельную. Заменил провод, который должен был зафиксировать остановку сердца. С сердечным монитором было труднее, пришлось обратиться за помощью к Эрудитам… в общем, ты не поймешь, даже если попытаюсь объяснить.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я. — Ты хотел моей смерти. Ты же собственноручно пытался меня прикончить! Что изменилось?

Он поджимает губы и долгое время даже не смотрит в мою сторону. Затем открывает рот, колеблется, и, наконец, говорит:

— Я не привык быть в долгу. Такой ответ тебя устроит? Мысль, что я чем-то тебе обязан, сделала меня больным. Я просыпаюсь посреди ночи с чувством, будто меня разрывают на части. Долг перед Стиффом? Это смешно. Абсолютно нелепо. Я даже есть не мог.

— О чем ты говоришь? Чем ты мне обязан?

Он закатывает глаза.

— Дружелюбие. Кто-то стрелял в меня, пуля была на уровне головы, она бы попала мне прямо между глаз. И ты толкнула меня в сторону. Мы враждовали до этого, я чуть не убил тебя во время посвящения, ты чуть не убила меня во время нападения моделирования на площади, не так ли? Но после этого…

— Ты ненормальный, — замечает Тобиас. — Мир устроен не так… Счет не ведется.

— Разве? — Питер поднимает брови. — Я не знаю, в каком мире живешь ты, но в моем люди делают что-то для тебя только по двум причинам: во-первых, если хотят получить что-то взамен, во-вторых, если чувствуют, что чем-то тебе обязаны.

— Это не единственные причины, по которым люди могут что-то для тебя сделать, — возражаю я. — Иногда они делают что-то из любви к тебе. Конечно не в твоем случае, но…

Питер фыркает:

— Именно тот бред, что я ожидал услышать от Стиффа.

— Нам необходимо знать, что ты на нашей стороне, — говорит Тобиас. — Или ты бежишь туда, где больше предложат?

— Ага, — отвечает Питер. — По большей части так оно и есть.

Я качаю головой. У меня бы не получилось жить как он, всегда отслеживая, кто мне что-то дал, и кому я должна, неспособная на любовь или верность, или прощение, одноглазый человек с ножом в руке, ищущий, кого бы лишить зрения. Это не жизнь. Это бледная версия жизни. Интересно, где он узнал об этом.

— Итак, как ты думаешь, когда мы сможем выбраться отсюда? — спрашивает Питер.