Инсургент

Я говорю, не утруждая себя красотой речи. Объясняю, что Бесстрашные объединились с Афракионерами и планируют уничтожить всех Эрудитов, лишив нас, тем самым, одной из двух основных фракций. Я говорю ей, что в штабе Эрудитов хранится важная информация, которая будет уничтожена вместе со всеми знаниями Эрудитов. Эта информация должна быть спасена. Когда я заканчиваю, то понимаю, что не объяснила ей, какое отношение к этому имеет она или ее фракция, но я не знаю, как объяснить.

— Я в замешательстве, Беатрис, — признается она. — Что именно вы хотите от нас?

— Я пришла сюда не для того, чтобы просить вас о помощи, — отвечаю я. — Я думаю, вы понимаете, что вскоре последует множество смертей. И я знаю, вы не хотите оставаться здесь, ничего не предпринимая, когда это произойдет, даже если это именно то, что сделают некоторые представители вашей фракции.

Она смотрит вниз, выражение ее лица говорит о том, что я права.

— Я хотела бы спросить вас, можем ли мы переговорить с Эрудитами, которые находятся здесь, — продолжаю я, — Знаю, они прячутся, но мне необходимо с ними встретиться.

— Что вы хотите сделать? — спрашивает она.

— Расстрелять их, — говорю я, закатив глаза.

— Это не смешно.

Я вздыхаю.

— Извините. Мне нужна информация. Вот и все.

— Ну, тебе придется подождать до завтра, — говорит Джоанна. — Можете переночевать здесь.

Я засыпаю, как только голова касается подушки, но просыпаюсь раньше, чем планировала. По линии света над горизонтом можно сказать, что вот-вот взойдет солнце.

Через узкий проход на соседней кровати лежит Кристина, ее лицо прижато к матрацу, на голове подушка. Между нами комод со стоящей на нем лампой. Деревянные половицы скрипят, куда бы я ни ступила. На левой стене висит зеркало. Все, кроме Отреченных, считают зеркало вещью совершенно обыденной. Я все еще чувствую нервную дрожь, когда вижу свое отражение.

Одеваюсь, даже не пытаясь сохранять тишину. Кристину, когда она крепко спит, не заставит проснуться даже топот пяти сотен Бесстрашных, хотя шепот Эрудитов мог бы. Странная особенность.

Иду по улице, солнце проглядывает сквозь ветви деревьев, вижу небольшую группу Дружелюбных, собравшихся возле сада. Подхожу ближе, чтобы посмотреть, что они делают.

Они стоят в кругу, взявшись за руки. Половина из них подростки, остальные взрослые. Самая старшая женщина из взрослых с плетеными седыми волосами говорит:

— Мы верим в Бога, который сохраняет мир и греет его, — говорит она. — Так и мы создаем мир друг для друга и храним его.

Я не воспринимаю это как сигнал, в отличие от Дружелюбных. Они начинают двигаться одновременно, каждый подходит к кому-то из круга и крепко сжимает его руки. Разбившись на пары, Дружелюбные несколько секунд просто стоят и смотрят друг на друга. Некоторые обмениваются короткими фразами, некоторые улыбаются, некоторые просто тихо стоят. Потом пары разъединяются, и каждый находит себе другого партнера, снова повторяя уже знакомые мне движения.

Прежде я никогда не видела религиозных церемоний Дружелюбия. Мне знакома лишь религия фракции, в которой я родилась. С одной стороны я все еще тянусь к ней, с другой — отрицаю ее, считая глупостью. Молитвы перед ужином, встречи раз в неделю, службы, молитвы к самоотверженному Богу. Здесь же происходит нечто иное, нечто загадочное.

— Подходите и присоединяйтесь к нам, — приглашает седоволосая женщина. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что она обращается именно ко мне. Женщина подзывает меня, улыбаясь.

— О нет, — говорю я. — Я только…

— Пойдем, — снова зовет она, и я понимаю, что у меня нет другого выхода, кроме как пойти за ней и встать между Дружелюбными.

Она первая подходит ко мне и сжимает мою руку. Ее пальцы сухие и жесткие, а глаза настойчиво ищут мои. Встречаясь с ней взглядом, я ощущаю себя немного странно.

Эффект незамедлительный и необычный. Я стою прямо, и каждая часть меня словно тяжелеет, но этот вес вовсе не причиняет мне неудобства. Глаза женщины карие, одного оттенка по всему глазу; они не двигаются.

— Пусть мир Божий будет с тобой, — говорит она, ее голос низкий, даже немного неприятный.

— С чего бы это? — говорю я тихо, так, чтобы никто не мог услышать. — В конце концов, я сделала…

— Дело не в тебе, — возражает она. — Это подарок. Его нельзя заслужить, иначе он перестанет быть подарком.

Она отпускает меня и подходит к кому-то другому, но я продолжаю стоять с протянутой рукой, одна. Кто-то подходит, чтобы взять меня за руку, но я отхожу от Дружелюбных, сначала просто иду, а потом перехожу на бег.

Бегу к деревьям так быстро, как могу, и останавливаюсь, лишь ощутив, что мои легкие буквально горят от нагрузки.

Борясь со слезами, прижимаюсь лбом к стволу ближайшего дерева, оно царапает мне кожу.

Позже этим утром я иду под легким дождем в главную теплицу. Джоанна созвала внеочередное собрание.