Инсургент

Сицилиец, прозванный так еще в ранней юности за любовь к книгам Марио Пьюзо о мафии, на самом деле успел прочесть только одну из них, и то не самую лучшую – «Дураки вымирают». Она была гораздо слабее и поверхностнее «Крестного отца». Но сам факт прочтения романа «от корки до корки» создал Глебу Немировскому в среде дворовых урок из провинциального южно-российского городка репутацию рассудительного бандита, позволившего ему сколотить шайку и «нагнуть целый район».

Попался он на жалобе коммерсантши, «бизнес-вумен» со связями, которая была ущемлена тем, что не смогла договориться с новоявленной бандой как обычно – «соскочить за красивые глазки». Подручных Сицилийца приняли в момент передачи пакета с деньгами. Взяли с поличным.

В следственном изоляторе они молчали как партизаны. За это время Сицилиец успел наказать стукачку, устроив пожар в ее ресторане, но дама оказалась настырной и дала из мести свидетельские показания, подтвердив их личной перепиской с главарем банды. В эпистолярном жанре Сицилиец был хоть и немногословен, но весьма неосторожен.

Получив двенадцать лет в совокупности, а ему дополнительно вменили вину за хранение оружия и наркотиков, его этапировали сперва в дагестанскую зону «для перевоспитания», а потом обратно в донские края.

В ИТК в Ростовской области он провел три с половиной года. От скуки заключенный Немировский научился точить ножи, пристрастился к резьбе по дереву и декоративной лепке. Свои творения он заставлял приобретать мужиков и даже «вертухаев», коим подобные изделия от других зэков доставались задаром. И тут явились эти стеклоглазые лысые скауты…

Царь чифирил с Сицилийцем в ночь перед митингом, щелкая своими допотопными счетами с круглыми костяшками, которые он использовал как «анти-стресс» – для успокоения вместо четок. Заодно с их помощью он подсчитывал карточные долги, поступления с воли и плату за услуги разного свойства, включая устройство на хлебные должности приближенных, организацию непреднамеренных убийств и суицидов на этапах, в зонах и в СИЗО.

Смотрящий по зоне имел обширные связи и мог устроить все от бунта до вот этого добровольного рекрутинга. Именно Царь настоятельно посоветовал Сицилийцу заделаться командиром в частной армии петербургского фраера:

– У этих муфлонов своя система: нет званий и должностей. Армия поделена на отряды. Там роты, взвода и группы. В группах командиры и штурмовики. Станешь командиром взвода – останешься жив. Выше не прыгай, да и не дадут тебе, но и ниже не слазь. Командир и его штаб рулят издалека. Ставят задачи и назначают тех, кто идет на амбразуру, а кто отсиживается в закутке… Все как здесь. Возьми под крыло спидозных и гепатитных – будет тебе зонтик, «амбрела», и дополнительный бронежилет. Спусти их, бесполезных, на фарш. Командир далеко от работы, если не геройствует. А твоя задача – пересидеть. Аккуратно. И кое-что сделать. Для меня и для себя. Озолотимся. Вернешься на волю – короную тебя.

– И как ты это устроишь, будучи тут? – недоверчиво почесал подбородок Сицилиец. – Времена изменились. Малявы никто уже на воле не воспринимает, только ксивы. Да и воровская масть не в таком почете, Царь, как в прежние времена.

– Я когда говорю про корону – имею в виду иную власть, не воровскую, так что не спеши с выводами. Названия и определения поменялись, тут ты прав, спорить не буду. Но уважение все же осталось, хоть и не у всех. Вон, блатные, злостные нарушители режима, отрицалы по жизни, и то ломаются, пыхтят как лоси на промке. А что ты хотел!? С синими ногами от дубинок и чтоб пристегнутую шконку в ПКТ не видеть, и не так запоешь. Времена цикличны.

– Ну, у нас тут, твоими молитвами все по-прежнему. Элита блатная, жизнь ночная, чифир сладкий и бродяги в почете. – польстил пахану положенец.