Интегрировать свет

— Фрайн, здесь нет ничего смешного, — устало сказал Эсфориэль. — Ответь, почему ты не…

— А знаешь, ты прав, — не дослушав его, выговорил Фрайндин. — На самом деле это совсем не смешно. — На лице его в один миг не осталось и тени улыбки. — Боги, зачем бы мне могло это понадобиться?

— Не знаю, — просто ответил Эсфориэль. — Сам терзаюсь тем же вопросом. Быть может, потому что ты ненавидишь дроу. И решил таким образом подтолкнуть Фина к скорейшему началу войны.

— Войны, одна мысль о которой причиняет мне страдание? Фин не слушает меня, как не слушал тебя, но я не хочу войны! Никогда не хотел. Боги помиловали меня, и я почти не помню военных дней… зато помню тех, кто умер в них. Всех тех эльфов, которые должны были жить ещё века. И отчаянно не желаю повторения той истории. — Фрайн резко опустил руки. — Да, я ненавижу дроу. За то, что они лишили Фина последней надежды на счастье — особенно. И тем больнее мне было, когда ты встал на их сторону. Но пока враг сидит тихо, забившись в свою нору… я не вижу никакого смысла в том, чтобы наш народ умирал, пытаясь достать его оттуда. И хотел всегда только одного: чтобы никто из моей семьи никогда больше не оставлял меня.

— Я уже говорил и тебе, и Фину, что дроу не…

— Ты всерьёз полагаешь, что ради победы над тёмными я мог желать смерти тем, кого люблю? Пролить родную кровь, совершить преступление перед семьёй, перед богами и перед своим народом? Зная меня?

— Но ты же всерьёз полагаешь, что я перешёл на сторону зла. Зная меня.

Фрайндин собирался что-то ответить… и осёкся, посмотрев на брата так, будто впервые увидел. Эсфор смотрел на него в ответ: мягко, без всякой укоризны.

Даже сейчас — тепло.

— Я всё время искал оправдания твоему предательству. Тому, почему ты выступил против нас, — в голосе Фрайна вдруг прорезалось страдание. — Знал бы ты, как хочу я сейчас поверить тебе… но можешь ли ты поклясться светлой памятью нашей матери, что желаешь добра нашей семье и нашему народу? Что ты говорил правду, и это не тёмные оставили Фина вдовцом, а Дэна и Фаника сиротами? — он перевёл взгляд на Лода. — Можете ли вы поклясться самым дорогим, что сейчас дроу проклинают Тэйранта так же, как это делаем мы?

— Клянусь. — Лод спокойно поднял руку. — Любовью своей, здравым рассудком и памятью семьи, которую я потерял в той же резне, где ваш брат потерял жену.

— Клянусь. — Эсфор приложил ладонь к сердцу. — Памятью нашей матери, честью своей и жизнью.

— Клянусь, — неожиданно тихо проговорила Навиния. — Памятью моих родителей.

Я промолчала. Моя клятва всё равно не имела бы никакого смысла.

Но как всё-таки хорошо, что в этом мире клятвам придают куда большее значение, чем придаю им я.

Фрайндин помолчал, точно взвешивая каждое слово в уме. Потом кивнул, молча и серьёзно.

— Когда я узнал, что сделал Фин… какое решение он принял… с тех пор я не могу его видеть, — неожиданно проговорил эльф. Обернулся к племянникам, и под его взглядом на лицах обоих принцев вдруг проявилось одинаково пристыженное выражение. — Я уже третий день ухожу сюда, прячась от него. Глупо, конечно. Но ничего не могу с собой поделать. За то, что он обрёк вас на смерть, я ненавидел его… а ещё больше ненавидел себя. — Он вдруг сплюнул на пол, зло и бесконечно горько. — Ведь я… я действительно во всём виноват. И мне нет прощения. Потому что совершенно за вас не волновался. Потому что просто забыл проверять эти треклятые маячки. Потому что вёл себя, как последний дурак, как влюблённый мальчишка.

О, нет.

Только не говорите мне, что из-за Сусликовой…

— Влюблённый мальчишка? — недоумённо повторил Эсфор.

— Я так долго ждал этого чувства, что теперь, когда наконец узнал его, позволил себе позабыть обо всём остальном. А Мэрис… девочка из другого мира, моя избранница… я полюбил её всем сердцем, но с ней так много хлопот! — Фрайн тяжело вздохнул. — Она всего за два дня успела разозлить весь эльфийский двор. Немудрено, конечно: она такая… естественная. Всегда говорит, что думает, совершенно не умеет притворяться. Все эти правила, этикет, подбор выражений — это не для неё. Но всё же без всяких весомых причин говорить светлейшим леттэ[6]… как же это… «чего вылупилась, я не музейный экспонат»…

Я попыталась судорожно проморгаться — и понять, в чём именно я ничего не смыслю: в мужчинах, в любви или во всём сразу.

Неужели любовь настолько зла, что в глазах Фрайна вульгарная невоспитанная девица может превратиться в «естественную деву, не умеющую притворяться»?

— Она никогда не сидит на месте. И постоянно попадает в неприятности, — продолжил эльф, и у меня создалось впечатление, что он давно искал возможности излить душу хоть кому-то. — Нет, я восхищаюсь её жизненной энергией и добрым сердцем, её юностью и горячностью, но… Зачем она отобрала у странствующих циркачей этого монстра с копытами? Видите ли, бедное животное признало её хозяйкой. А мне для этого животного пришлось снять целую конюшню: другие кони наотрез отказываются с ним даже рядом находиться. Как и большинство конюхов.

— Монстр с копытами?

— Скримсхэстур, — коротко пояснил Фрайндин.