Интегрировать свет

– Как можно быть таким? – проговорила она отстранённо, наблюдая за белыми фигурками внизу. – Готовым без раздумий убить своего брата, своих детей?

– Для него это было бы спасением заплутавших. – Эсфориэль прикрыл глаза. – Он… явно не соображал ясно в тот момент. То, что он увидел, затмило ему разум. Хотя, откровенно говоря, я опасаюсь за его разум уже восемнадцать лет.

– И всё равно его любите.

– Да. Люблю, – эльф взглянул на неё мягко, с какой-то странной, едва заметной, щемящей улыбкой. – Принцесса, война страшна не тем, что убивает живых. Война страшна тем, что убивает их души. Делит мир на чёрное и белое, своих и чужих, врагов и друзей. Всё переворачивает, рушит все барьеры, снимает все запреты. И убивать… это перестаёт быть преступлением. Обращается в необходимость, привычку. И тот, кто уходит на войну, либо не возвращается вовсе, либо возвращается не собой. – Он больше не улыбался. – Ты начинаешь считать воистину ужасным только одно: смерть. Если вы берёте пленного и не убиваете его, вы думаете, что оказали ему милость. А избиения, пытки, жестокость – всё это становится нормальным. Вот что страшнее всего. – Глаза его потускнели, взгляд, устремлённый на лицо Морти, застыл. – Тебя делают просто крохотной частью чего-то огромного, беспощадного, жуткого. Ты исполняешь приказы, идёшь вперёд, прокладываешь свой кровавый путь – не думая, не сомневаясь. И враги становятся всего лишь… цифрами. Единицами. Бесконечным списком тех, кого надо вычеркнуть, чтобы этот кошмар наконец закончился… Но однажды ты сбиваешься со счёта. Перестаёшь чувствовать радость, тепло, любовь, зато в полной мере ощущаешь ненависть, ярость, жажду крови. Желание отомстить за всех, кто уже погиб на твоих глазах. А когда война заканчивается, ты ещё долго не можешь улыбаться, и чувствовать всё то, что умел чувствовать раньше, – тоже. И тебя преследует только одно: осознание, что их больше нет. Тех, кого ты когда-то знал. Того, что ты когда-то знал. И мысль… А почему тогда всё ещё есть я?..

Какое-то время он смотрел в одну точку. Потом, заметив заворожённый ужас собеседницы – моргнул, и в сиреневые глаза вернулась осмысленность, вновь окрасив их живым блеском.

– Потом это возвращается. Радость жизни. Понимание счастья. Способность любить, – закончил Эсфориэль. – Но не скоро.

– И ваш брат так и не научился этому заново? – тихо спросила Морти; взор её смягчило понимание. – Жить и любить?

– Нет. Научился. Да только восемнадцать лет назад его заставили снова об этом забыть. Пусть не было открытого столкновения армий, но для него война началась уже тогда. И я не знаю, сможет ли он оправиться второй раз.

Вглядевшись в лицо девушки, омрачённое задумчивой грустью, брат Повелителя эльфов взял её опустившиеся ладони в свои: естественным, ободряющим, отеческим жестом.

– Не печальтесь, принцесса. Мы найдём выход.

– Если придётся, я буду сражаться. Бок о бок с братом. До последней капли крови, – произнесла Морти, не отнимая рук. – И буду убивать.

– Нет, – слово вырвалось порывисто, будто само собой. – Я делал всё возможное, чтоб Дэн и Фаник никогда не видели и не делали того, что видел и делал я. И сделаю невозможное, чтобы это миновало вас. – Он крепче сжал ладони принцессы тонкими пальцами, будто выточенными из матового стекла. – Ничто в этом мире не стоит вашей души.

Морти в изумлении встретила его взгляд, странным образом сделавшийся ярче, будто вокруг чёрных лун зрачков полыхнуло фиолетовое пламя. Встретила расширенными глазами, и губы её, приоткрывшись, растерянно глотнули воздух.

В тот же миг Эсфориэль, отпустив её руки, сделал шаг назад.

– Прошу прощения… должно быть, мой пыл напугал вас, – в голосе его не осталось и намёка на страстность. – Я лишь отчаянно не желаю, чтобы невинные проходили через подобное. Ни вы, ни мои племянники.

– Да, – после секундной заминки ответила Морти. – Конечно.

Эльф склонил голову, прощаясь:

– Звёздной ночи, принцесса.

Морти смотрела ему вслед, пока он не вышел из зала. Зажмурилась, отчего-то прижав ладони к щекам.

Постояв так недолго, открыла глаза – теперь спокойные – и решительно направилась в сторону, противоположную той, куда двинулся Эсфориэль.

А в лаборатории Лод яростно отбросил перо. Рванув пергамент пополам, швырнул обрывки на стол и уронил голову на руки, сжал пальцами виски. Спустя какое-то время рывком поднялся с кресла; глядя в пространство мутным взглядом, покрутил на пальце управляющее кольцо.

И, взметнув полами мантии, решившись на что-то, почти бегом направился к выходу.

* * *

– Я ни в коем случае не пытаюсь поставить под сомнение твой выдающийся ум, Белая Ведьма, но… ты правда надеешься, что доработаешь сложнейшую формулу, с которой не могут справиться те, кто изучал магию всю жизнь?

Скептический вопрос Восхта не заставил меня поднять взгляд.

– Всё лучше, чем сидеть и бесцельно страдать, – я сосредоточенно грызла кончик ручки, всматриваясь в синие рунные строчки, нацарапанные на листе пергамента.