Интеллигенция в тумане

Инерция разрыва передалась от России к Югославии, где уже весной началась цепная реакция распада СФРЮ на составлявшие ее народы. В Югославии все происходило форсированно и очень быстро дошло до большой крови. Нас, к счастью, гражданская война обошла стороной: помогла, на мой взгляд, психическая усталость, накопившаяся в ходе нашего изматывающего двадцатого столетия. Эта усталость явственно чувствуется уже с 1970-х. Я хорошо помню это время раннего советского декаданса, время конца веры в светлое будущее и вместе с тем довольно резкого сброса общественного напряжения.

Конечно же, событийно-сюжетным средостением, переломом 1991-го, стали события 19-21 августа. Разумеется, это не было подлинным противостоянием: ГКЧП не располагал ни реальной властью, ни волевым потенциалом. И Ельцин на танке — это не Свобода на баррикадах Парижа с полотна Э. Делакруа. Эта сцена явно не тянет на символ: слишком она театральна. И все же радость была подлинной. Многие надеялись на то, что прежняя страница истории России перевернута и начата новая.

Прошло 20 лет. Девяносто первый остался точкой отсчета новой российской истории. За эти годы сделано, к сожалению, не так уж много, в особенности в том, что касается создания гражданского общества. Его как не было, так и нет. Скоро сказывается только сказка о свободе в России — действительность вышла несколько иной... В этом смысле девяносто первый не удался. Не скажу, что совсем: мы поняли, что свободу нужно завоевывать самим. Иначе нам ее не видать, как своих ушей. И это тоже итог.

Фото: Иван Козлов / Соль

Утром 19 августа я занимался зарядкой, и в момент, когда я отжимался, по радио прозвучало сообщение об отстранении Горбачева от власти и о создании ГКЧП. Я так и застыл на вытянутых руках. В следующий момент я уже искал на УКВ радио «Свобода». Нашел: там были в курсе наших событий и вовсю их комментировали. Следующие двое суток я жил со «Свободой», отрываясь от нее лишь по естественным нуждам. Впрочем, уже 21-го я узнал, что приняли путч далеко не все: Москва, Ленинград и Свердловск поддержали Горбачева и Ельцина, точнее, Ельцина и Горбачева. Чуть позднее к сопротивлению присоединилась и Пермь — когда исход противостояния уже был ясен... В этом, как это ни грустно, вся Пермь. Ну, почти вся.

«Свобода» не прекращала вещания ни на минуту. Мне кажется, это были ее звездные три дня. Тогда я впервые почувствовал, что история начинает представать в формате шоу, в данном случае — радиошоу, ток-шоу. Мы начинаем воспринимать ее в прямом эфире, а потом и онлайн. История становится действом и зрелищем и вступает на подмостки. Это было внове: прежде история шла где-то там, до наших провинциальных палестин она не дотягивала. В 91-м я почувствовал себя захваченным ее поднявшейся волной, оставалось только подставить умозрительную доску для серфинга. И полетели. Эта волна смывала границы. Хотя бы на время. 1991-й — год рождения Сети.

Для меня эти три дня были днями личного праздника, совпавшего, кстати сказать, с праздником Преображения. Оглядываясь назад, я понимаю, что девяносто первый во многом не оправдал, да и не мог оправдать наших ожиданий. И все же через него нам что-то было сообщено. Але, что вы сказали?

Source URL: http://www.saltt.ru/node/10484

* * *

Однажды в епархии | СОЛЬ

Вячеслав Раков /25 сентября 2011

На днях наместник мужского Свято-Троицкого Стефанова монастыря отец Варфоломей без объяснения причин переведен в Верхнечусовскую Казанскую пустынь настоятелем храма и духовником женского монастыря. В 2004 году он возглавил братию Свято-Троицкого монастыря. Он также руководил отделом епархии по работе с молодежью и благодаря его трудам у нас возникло православное молодежное движение, некоторых участников которого я знаю лично. Это живое, не формальное движение. В последние годы скорее невольно, чем намеренно, отец Варфоломей стал заметным человеком в церковном сообществе Перми и края, и именно это, как я понимаю, явилось основной причиной его удаления в Казанскую пустынь. Именно удаления, а не ординарного перевода. В некотором смысле перед нами обычное дело: в Церкви, как и в обычной политической жизни, всегда существовали группы интересов, боровшиеся за власть, влияние и ресурсы. История Церкви, если брать ее внешнюю, событийную канву, далека от идиллии: все как в жизни. Другое дело, что в истории Церкви присутствует, как верят христиане, еще и скрытое, духовное течение, некие неисследимые глубины, прикосновение к которым обновляет человека и мир. И здесь история Церкви, как опять же верят христиане, отличается от простой политической истории, следующей незатейливым правилам, выведенным в свое время Макиавелли. На это указывают примеры из жизни святых и просто благочестивых людей, которые вели себя согласно иным правилам: они уходили от страстей в молитву, с Божьей помощью им это удавалось. Их всегда было меньше, но именно они безмолвно определяли и, хочется верить, по-прежнему определяют течение церковной истории