Интеллигенция в тумане

Библейский историзм тесно смыкается с библейским учением о человеке, согласно которому Бог наделяет человека свободой воли, свободой выбора и непостижимо считается с любыми следствиями этих свобод. Библейский Бог отказывается спасать человека насильно, Он ждет свободного человеческого отклика на Божественный вызов - достичь обожения. Ради этого и совершилось Боговоплощение: "Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом" (Ириней Лионский, Афанасий Александрийский). По словам русского богослова В.Н. Лосского, христианская антропология сопровождается риском: "Вершина Божественного всемогущества таит в себе как бы бессилие Бога, некий Божественный риск. Личность есть высочайшее творение Божие именно потому, что Бог вкладывает в нее способность любви - следовательно, и отказа. Бог подвергает риску вечной гибели совершеннейшее Свое творение именно для того, чтобы оно стало совершеннейшим. Парадокс этот неустраним: в самом своем величии - в способности стать Богом - человек способен к падению; но без этой способности пасть нет и величия". (1)

Библейско-христианская история, таким образом, неизбежно становится историей диалога Бога и человека, Бога и народа: "Народ в Библии - не пассивный материал, из которого, как из глины, бог лепит единый мир, единство народа не вне него, но внутри. Это единство не спокойно и неподвижно, не пространственно и величественно, но беспокойно и зыбко - это единство представляет собой саму временную ткань жизни...". (2)

В еще большей степени "диалогичны", порой до парадоксальности, отношения между Богом и человеком: достаточно вспомнить книгу Иова, где последний вызывает Бога на суд, и Бог "приходит" и "судится" с Иовом. В итоге, как мы знаем, Иов оправдывается, а его правоверные друзья, ни в чем не погрешившие против буквы иудаизма, подпадают под порицание, впрочем, не сугубое.

Историзм, чувство времени, диалогизм и интуиция свободы (личности) разительно и, по всей вероятности, принципиально отличают Библию и христианскую традицию от иных священных писаний и традиций. Сравним, например, Библию и Коран. Если текст первой темпорально и логически структурирован, то текст Корана, увиденный сквозь библейскую оптику, откровенно "хаотичен", точнее, мифологичен (миф индифферентен к логике и времени). Невозможно сказать, какой принцип определяет последовательность сур и аятов в Коране. Коран напоминает пестрое, мозаичное полотно. Библия же отчасти (или в существенном смысле?) - по ту сторону мифа. Последовательность ее книг довольно жестко обусловлена последовательностью исторических событий и дисциплиной мысли, ее рациональным, а порой откровенно рассудочным строем - в Пятикнижии в особенности. Текст Пятикнижия отмечен "тесной связью с земными, историческими реалиями, с повседневной моральной и религиозной практикой; в нем царствует юридический и прагматический дух, подчиняя себе почти полностью сказочно-романтический элемент..." (3) Справедливости ради стоит сказать, что на фоне Пятикнижия Коран выглядит не только бессвязным, но и гораздо более поэтичным и красочным. Однако этот "реванш" берется в Коране только на "своем", мифологическом поле.

Бог Корана (ислама) - это Бог пространства, а не времени. (4) Затем, это Бог, не признающий никакой иной воли, кроме собственной. Ни о каком диалоге между человеком и Богом в библейском смысле применительно к Корану говорить не приходится. Перед нами монолог: Бог в Коране говорит чаще всего от первого лица; в Библии же мы слышим именно разговор Бога с человеком, причем от человека требуют собственных слов, собственного ответа.

Понимание Бога и человека в Коране принципиально иные, нежели в Библии. Самодержавие Аллаха тотально и этой сверхчеловеческой мощи человеку остается лишь благоговейно и с полным повиновением предстоять. Исламская религиозная "педагогика" откровенно авторитарна: Бог лучше знает, что для человека полезно, а что нет, поэтому правоверный мусульманин должен выполнять религиозные предписания, не рассуждая. Повиновение Божественной воле - высшая ценность ислама. Напротив, библейско-христианская "педагогика" немыслима без "переменной" ученической воли человека. "Любовь Бога к человеку так велика, что она не может принуждать, ибо нет любви без уважения... Таков Божественный Промысл, и классический образ педагога покажется весьма слабым каждому, кто почувствовал в Боге просящего подаяния любви нищего, ждущего у дверей души и никогда не дерзающего их взломать." (5) Если равенство христиан перед Богом - это равенство в свободе, то равенство мусульман перед Аллахом - равенство в послушании.