Интеллигенция в тумане

Пожалуй, самое важное в данном случае - то, что в Библии присутствует тайна встречи Бога и человека. По определению Халкидонского вселенского собора (451 г.) Иисус Христос - одновременно совершенный Бог и совершенный человек, две Его природы соединены без слияния (неслиянны и нераздельны). Говоря иначе, жизнь, смерть и воскресение христианского Мессии, описанные в евангелиях, впервые в истории мировой культуры обосновывают стратегию человеческого преображения или, в христианской терминологии, "обожения", стратегию "неслиянного соединения" Бога и человека ("Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду" (Еф. 2,14).

Ничего подобного не знает не только ислам, но и другие великие религии. Идея сочетания божественного и человеческого восточными традициями, насколько мы можем судить, отторгается. Восток отстаивает принцип субординации: Бог это Бог, а человек это человек. Между ними пролегает онтологическая пропасть и это только справедливо. Отсюда понятно, почему в Коране не признается не только божественность Иисуса Христа, но и то, что Бог может претерпевать крестные страдания. Это невозможно, потому что это оскорбляет величие Божие, как оскорбляет Его акт физического рождения и пребывания в человеческом теле со свойственными ему слабостями и ограничениями. Восток - за традиционалистскую, иерархически - простую и понятную трактовку отношений Бога и человека. В восприятии Востока христианство строит эти отношения, во-первых, кощунственно, а во-вторых, недопустимо сложно.

По нашему убеждению, именно в образе Иисуса Христа, возможно, самом глубоком в истории мировой культуры, смысловое и экзистенциальное напряжение Библии достигает кульминации. Этот поистине поразительный и уникальный образ служит залогом уникальности всей христианской традиции.

Христианский религиозно-культурный проект, "свернутый" в Библии и вытекающий из нее, располагает мощным инновационным потенциалом, выделяющим его в ряду других мировых религиозных традиций. Помимо образа Богочеловека, интуиции личности (свободы), историзма, интеллектуальной воли и дисциплины, к инновационным характеристикам христианства, содержащимся в Библии, следует причислить разделение царства Бога и царства кесаря ("...отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу" - Мр. 12,17), то есть разделение духовного и мирского, религиозной и светской сфер.

Благодаря этому разделению в христианстве впервые преодолевается традициональный синкретизм и возникает дифференцированная модель культуры. Живое противоречие между духовным и мирским "градами" (Августин) становится основным "мотором" христианской цивилизации, направляющим ее в сторону исторических, структурных перемен. (6) Оно создает поначалу подспудную творческую напряженность, затем выходящую на "поверхность" истории и культуры и требующую постоянного разрешения в ряде инноваций, реально меняющих облик этой цивилизации.

Напротив, в восточных религиях (индуизме, буддизме, исламе) мы не видим выхода за пределы синкретизма, свойственного традиционным обществам. Так, для ислама, как мы знаем, неразделенность религии и политики до сих пор остается родовой чертой; индуизм и сейчас являет собой синкретичный, предельно ритуализованный мир. Даже конфуцианство, казалось бы отвечающее на вызов времени, делает это только с середины ХХ века и без влияния западных современных обществ его трансформацию трудно объяснить.

Иными словами, христианство - единственная из мировых религий, оказавшаяся способной к автомодернизации (остальные традиции, например, то же конфуцианство, модернизируются, отталкиваясь от западного, по начальным истокам христианского, опыта; прочие модернизации, таким образом, вторичны, в них присутствует "другой", тот, чье вторжение и давление инициируют модернизацию). Больше того, именно на христианской почве возникает современность par excellence, и уже с этой почвы она, Современность, очень постепенно и очень трудно "растекается" по планете.

Наш вывод, следовательно, таков: Современность потенциально присутствует, "предсуществует" в Библии. В этой Книге спрятана "инновационная пружина", которая в известных обстоятельствах начинает раскручиваться. Как мы знаем, эти, "спусковые", обстоятельства, сложились на западнохристианской почве. В Византии и восточноевропейских христианских странах христианский проект столкнулся с иными, блокирующими его инновационные возможности, обстоятельствами.