Интеллигенция в тумане

И еще одна важная особенность библейского текста: его цельность проблематична, она требует постоянного подтверждения. Библия, строго говоря, состоит из двух отдельных текстов - Ветхого и Нового Заветов. Внутри Библии явственно слышен не только диалог Бога и человека, Бога и народа, но также диалог двух традиций - иудаистской и новозаветной, раннехристианской, диалог, движущийся между согласием и спором, континуитетом и дисконтинуитетом. Это создает сильную интригу, внутреннее напряжение, которые отсутствуют, скажем, в "Дхаммападе", в Коране или в Торе, оставляющих впечатление гораздо большей этнокультурной стабильности и монолитности. В конце концов раннее христианство (а вслед за ним и христианская Библия) достигли синтеза, запечатленного в великолепных по богословской глубине и стилю посланиях апостола Павла. Тем не менее синтез этот не привел к достижению полной однородности христианской традиции. Это подвижный синтез, легко коррелирующий с исторической и культурной динамикой.

Кстати сказать, иудейский, точнее, ветхозаветный "компонент" не растворился в христианстве. Будучи вытесненным в "коллективное бессознательное" христианства в средние века, он "всплыл" оттуда в XVI веке, когда кальвинизм осуществил рецепцию Ветхого Завета и вместе с ним - рецепцию ветхозаветной социальной воли, ветхозаветного стремления к "делам". Своими социальными интенциями христианство во многом обязано своему давнему диалогу с иудаистской традицией, со "своим другим".

Библия, стало быть, Текст текстов, а христианство - Традиция, в которой соположены несколько традиций: к иудаистской и новозаветной следует добавить эллинистическую (позднеантичную). Так вырисовывается еще одна контрарно-симбиотическая, "шестовская" (Лев Шестов) пара - Иерусалим и Афины. Библия, а вслед за ней христианство оказываются пространством общения культур Востока и Запада.

Знаменательно, что Библия и христианство складывались на Ближнем Востоке, который был расположен в пространственном фокусе ойкумены рубежа эр, в месте, где сливались информационные потоки, текшие с античного Запада и со стороны великих восточных культур. Мы видим, что топология (а заодно итипология) христианства срединна, что оно "пило" из всех источников. Христианство синтетично по своему существу. Это синтез Запада и Востока, античной рациональности и восточной мистичности, античной социальности и восточной неотмирности. Христианство являет собой своеобразную полноту в том смысле, что оно - не сумма частей, а нечто большее, нечто свое.

В. Соловьев в "Чтениях о Богочеловечестве" хорошо это показывает. Он пишет, что в христианстве сошлись Греция, Иудея и доисламский, классический Восток: в древнегреческой философии Бог был не Существом, а идеальным Всем; на индобуддийском Востоке Бог определялся отрицательно - как нирвана, паратман, шуньята и т.д.; наконец, в иудаизме Бог предстает как Личность, а не как абстрактный принцип, но при этом Он не нуждается в свободно любящем собеседнике, Он требует послушания и говорит с человеком языком Закона. И только в христианстве Бог перестает быть умозрительным представлением и одновременно становится человечным и любящим, взыскующим ответной человеческой любви; Он является "в живой индивидуальности исторического лица". (7) На появление христианства, по мнению Соловьева, была направлена вся история древности. Добавим от себя: христианство телеологично не только в смысле завершения прежнего цикла, но и в смысле начала нового.

Любопытно также, что, возникнув на Ближнем Востоке, в лоне иудаизма, христианство стало постепенно сдвигаться, "дрейфовать" на Запад. Оно начиналось как "восточная" (по месту появления) религия (хотя нужно помнить, что Ближний Восток - особый Восток), однако его будущее было связано с европейской и западной историей. В своем движении христианство как бы дублирует, повторяет "движение" библейского текста и библейских смыслов - с Востока на Запад. При этом оно "забирает" свой Восток с собой и на своей новой родине, требующей живого социального чувства и соответствующих инициатив, оно, христианство, никогда не забывает о своем трансцендентном ядре, о своих "небесах": "Царство мое не от мира сего" (Иоан. 18,36). И на Западе христианство осталось полным, сохранив свою синтезную природу.

Натурализация христианства на Западе помогла европейской цивилизации преодолеть культурную инерцию античности, "порвать" с последней и выйти в новую, средневековую эпоху. "Чужое" поначалу христианство было невосприимчиво к античным культурным штампам, более того, христианские апологеты II-III вв. утверждали новый, христианский религиозный стиль в непрерывной полемике с античностью. (8) При этом они, а затем отцы церкви последующих столетий использовали античный философский инструментарий в своих собственных целях, скажем, для создания христианской догматики.