Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Цюрупа, не отрываясь, смотрел на Ленина и не узнавал его. Нет, это был уже не тот человек, к которому он привык, с которым пил чай, который смеялся, когда рассказывали смешной анекдот. Всего этого просто не мог тот Ленин, который был сейчас перед ним: весь движение, порыв, сосредоточенность, убежденность, сила.

«Логика боя» — вдруг припомнилось Александру Дмитриевичу чье-то сравнение. Почему именно сейчас пришло ему в голову это сравнение, сразу не определишь. Но он почти осязаемо представил себя в бою — тяжелом, жестоком, вершащем судьбы. И надо, необходимо сейчас же, немедля из всех возможных решений принять одно — единственно верное, потому что только в нем выход, только в нем спасение и для тебя и для множества других людей.

— Товарищи, работа пошла и работа идет. Мы не ждем головокружительного успеха, но успех будет. Мы знаем, что вступаем теперь в период новых разрушений, в полосу самых трудных, самых тяжелых периодов революции. Нас нисколько не удивляет, что контрреволюция поднимает голову, увеличивается сплошь и рядом число колеблющихся, число отчаявшихся в наших рядах. Мы скажем: бросьте колебаться, проститесь с вашим настроением отчаяния, которое хочет использовать буржуазия, ибо в ее интересах сеять панику, беритесь за работу, мы стоим с нашими продовольственными декретами, с планом, опирающимся на бедноту, на единственно верном пути. Перед новыми историческими задачами мы призываем вас еще и еще к новому подъему. — Ленин сошел с трибуны, приблизился к рампе и стоял теперь прямо перед Александром Дмитриевичем, перед всем залом, расставив ноги и чуть занеся назад обе руки, словно атлет, готовящийся поднять непомерную тяжесть и уверенный в том, что поднимет ее. — Эта задача неизмеримой трудности, но повторяю еще раз, необычайно благодарная задача. Мы здесь боремся за основу коммунистического распределения, за действительное создание прочных устоев коммунистического общества. — Ленин вытянул вперед правую руку, точно указывая на то, что хорошо видел. — За работу все вместе. Мы победим голод и отвоюем социализм. — И на мгновение он застыл, замер, точно отлитый, — весь неподвижность и весь движение, целеустремленность.

— Все равно вы обречены! — первым пришел в себя Мартов.

Но его реплику уже почти никто не услышал.

Зал шелохнулся — весь, целиком. И в то же мгновение — Цюрупа даже вздрогнул — лавина аплодисментов ринулась с галерки, с ярусов, затопила партер, заглушила выкрики меньшевиков, вопли эсеров, отдельные голоса их соседей. Казалось, эти стены, привыкшие к неистовствам поклонников Неждановой, Собинова, Шаляпина, не выдержат и вот-вот обрушатся.

Зал бушевал — только бурей он мог вознаградить себя за те минуты напряжения, в которые молча старался не пропустить, не потерять ни единого слова из тех, что бросал в него невысокий плотный человек, спокойно стоявший теперь на сцене.

Шестая глава

Еще в тот день, когда делегаты Царицынского Совета расписывали, сколько хлеба могли бы они дать — будь у них настоящий порядок, Александр Дмитриевич подумал:

«Как же использовать эту отдушину? Как вывезти оттуда запасы зерна?»

И теперь он решил посоветоваться об этом с товарищами на очередном заседании коллегии.

— Да, — задумчиво произнес в ответ на его вопрос Николай Павлович Брюханов. — В хозяйственной жизни там сейчас царит неразбериха.

— А точнее сказать, там полный развал, — поправил его Свидерский. — После сдачи Ростова Царицын как ноев ковчег: нахлынуло все — и чистые и нечистые. Схватки с анархистами сопровождаются артиллерийской перестрелкой.

— Да, — вновь заметил Брюханов, откинулся на спинку стула и пустил густую струю табачного дыма. — Можно представить, в каком состоянии там заготовки, транспорт и продовольственное дело вообще...

— И все-таки!.. — поднялся со своего места Александр Дмитриевич. Он всегда обращался к товарищам по коллегии только стоя. — Все-таки... Нет, не может быть такого положения, чтобы нельзя было навести порядок.

— В Нижнем Поволжье работают тысячи компродовцев, — поддержал его Мирон Константинович Владимиров. — Там есть заготовительный аппарат. И руководит им такой умелый, такой энергичный организатор, как Якубов.

— Аппарат есть, продовольственники есть, — озадаченно вздохнул Цюрупа, — а между тем в хлебном Царицыне, в Астрахани, в Саратове твердых цен нет и в помине.

— Вот именно! — подхватил Брюханов. — Местные Советы постарались! Отменили! И, как говорили делегаты оттуда, там идет настоящая вакханалия спекуляции.

— Но ведь можно через ВЦИК и Совнарком нажать на тамошние Советы, — заметил сидевший у окна и до сих пор молчавший Шлихтер.

— Можно, — согласился Брюханов. — А транспорт? По слухам, он там вконец разрушен.

— Но, по тем же слухам, — не уступал Шлихтер, — на маленьких станциях вокруг Царицына, по заводам и по депо разбросано множество почти здоровых паровозов. Об их существовании власти и не догадываются! А если их использовать, то по линии Царицын — Поворино — Рязань можно пустить на Москву до десяти маршрутных поездов в сутки!