Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Ерунда!.. Зачем задавать себе этот бессмысленный вопрос?

И все-таки... Все-таки! Если б начать жить сначала, променял бы ты право быть членом партии Ильича со дня ее основания на... ну хотя бы на самую большую драгоценность в жизни — на сокровище из сокровищ — на завидное здоровье?..

Приглушенно задребезжал телефон — не тот, что стоял рядом с кроватью, на ночном столике, а тот, что спрятан был под подушкой.

— Да, да. Слушаю.

— Александр Дмитриевич! Эшелон с пшеницей и манной крупой для питерских детей, тот самый, что при вас еще наскребали по мешочку, так и не можем отправить!

— Что такое?! Опять эта Николаевская дорога!

— Сдается, они нарочно тянут: для себя надеются перекантовать. Помотают по запасным путям, а там, глядишь, и забылось — и отступились продовольственники, благо нарком болеет...

— Хорошо. Позвоните мне через полчаса.

Озабоченно поразмыслив, Александр Дмитриевич поднял трубку, попросил соединить его с начальником дороги. Потом он добился, чтобы его аппарат подключили к линейной связи, разыскал составителя поездов, напомнил о чрезвычайных полномочиях, данных наркому продовольствия...

И когда в дверях появился пришедший навестить больного Свидерский, составитель по телефону докладывал, что вагоны сцеплены, эшелон «вытянут» на главный путь и кондуктор уже дает сигнал отправления.

— Неужели это без вас нельзя решить? — поморщился Свидерский.

— Как видите, нельзя, — обиженно вздохнул Цюрупа, обиженно оттого, что Свидерский сказал «без вас». Конечно, он заботится... И все же! Что это за «без вас»? Как это «без вас»? (Разговор по телефону оживил Александра Дмитриевича — ему приятно было действовать, ощущать себя необходимым, и чудилось, будто в комнате все еще слышны далекие гудки паровоза.) — Ну, что там? Как идут дела с разверсткой?

— Как вы себя чувствуете? Голова болит? А сердце?

— А-а! — отмахнулся Александр Дмитриевич. — Давайте о деле.

— Вот вам черная икра. Из Астрахани — специально Непряхин прислал.

— Передайте ему мою благодарность.

— Хлеба белого, к сожалению, достать не удалось, ешьте с черным.

— Что ж, это даже оригинально: черный хлеб с черной икрой. Спасибо, Алексей Иванович, спасибо. Однако, о деле...

Но гость снова увел разговор от опасной темы — улыбнулся, как бы спохватившись:

— Любопытнейшую быль сегодня слыхал! В Африке народец есть — гангуэллы. Так вот, увидав первый раз в жизни напившихся допьяна одноплеменников, гангуэллы решили, что те отравлены.

— И справедливо...

— И убили европейских купцов, которые привезли водку.

— Н-да-а... Как у нас там, против самогонщиков что-нибудь удается предпринять? Ведь сколько хлеба каждый день губят!..

Но Свидерский опять не дал уйти разговору в сторону дела.

— У тех же гангуэллов, говорят, существует весьма своеобразная мораль: «Хорошо — это, когда я украду у соседа корову, дурно — когда у меня украдут корову».

— Что же тут оригинального? Совсем как у наших достопочтенных господ кадетов или эсеров, которые кричат о зверстве, об эгоизме классового пайка, а сами... Кстати, как там с увеличением пайка для рабочих Москвы и Петрограда? Вышло что- нибудь?

— Вот еще забавный случай! На днях в приемной Совнаркома заспорили сотрудники Военного ведомства, Наркоминдела и Наркомата внутренних дел: чья работа важнее? И представьте, вдруг единодушно решили в пользу четвертого — отдали пальму первенства мне, то есть не мне, а Комиссариату продовольствия в моем лице.

— Да, несладко у вас там, коли уж чиновники трех ведомств на одном сошлись...

— А то вот еще новый анекдот по Москве ходит. Не слыхали?..

— Алексей Иванович! Оставьте эту «заботу» обо мне! Правда для меня — лучшее лекарство. Ну, поймите: разве я могу быть спокоен, не зная толком, что там у вас делается? И если вы мне ничего не скажете, я ведь с большим трудом и большими неудобствами, но узнаю все...

— Ну что ж? — замялся Свидерский и сразу поскучнел, даже как-то осунулся. — Раз вы так настаиваете... Мы сейчас на грани. Позади полугодие сравнительно легкое, а начинается более тяжелое. Продовольственный кризис перешагнул физиологические границы, и вспыхнули эпидемии. Многим товарищам кажется, что во всем этом виноваты именно мы. Визг и крик со всех сторон! В ходу новое бранное слово — «компродовщина»! Перед озлобленными массами проблема рисуется просто: либо государственное снабжение и распределение с твердыми ценами, либо свободная торговля.

— Компрод или охотнорядец?!

— Вот именно! И слева и справа вопят: «Должна же Советская власть наконец поумнеть!» И опять, как весной, массы готовы искать спасения у только что упраздненного мародера-охотнорядца. Словом, идет очередной штурм нашей продовольственной политики, в первую голову, конечно, монополии.

— Окончательные итоги хозяйственного года подбили?

— Общий сбор на территории, которую мы контролируем, — шестьсот шестьдесят семь миллионов пудов.

— А общая потребность — минимум! — семьсот шесть, — перебил Цюрупа.