Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

«Где-то, когда-то, давным-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною... но первый стих остался у меня в памяти:

Как хороши, как свежи были розы...

Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове все звенит да звенит:

Как хороши, как свежи были розы...

И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка — и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею, — но как она мне дорога, как бьется мое сердце!

Как хороши, как свежи были розы...»

Десятая глава

Александр Дмитриевич приподнялся с постели, тяжело встал и, пошатываясь, двинулся к окну. На половине дороги он увидел себя в зеркале, задержался, подошел к шкафу.

На него глянуло усталое исхудавшее лицо: усы стали будто бы жиже, светлее. Под глазами — синева, морщины, как трещины.

«Н-да-а... Краше в гроб кладут».

Пожалуй, не выкрутиться вам на этот раз, уважаемый товарищ Цюрупа? И условия не те, и годы уже не те. Хотя какие, впрочем, годы — всего сорок девять? Другие вон и в шестьдесят и в семьдесят молодцом.

Другие...

Разве тех — «других» — исключали в юности из Херсонского сельскохозяйственного училища буквально перед самым его окончанием? «Другие» вряд ли знают, что такое херсонская каторжная тюрьма? Да еще два года под особым надзором полиции да два года под простым — гласным?.. Скитания, первая попавшаяся работа (спасибо, что взяли «неблагонадежного»!) — переписчик у нотариуса, у адвоката, рабочий на лесопильном заводе... Потом снова тюрьма, снова особый надзор, особая популярность у полиции — в каждом участке его фотографии. И опять арест, обвинение в государственном преступлении, шацкая тюрьма, три года ссылки в Олонецкую губернию — Тудозерский погост: снега выше головы, летом лихорадка, зимой воспаление легких, в промежутках валка леса ради хлеба насущного.

В сорок девять лет — склероз, желудок — никуда, эмфизема... — словом, полный набор, целая коллекция. «Другим» за глаза бы хватило на троих, чтобы отправиться на тот свет.

Александр Дмитриевич оглянулся на тумбочку, где среди рецептов и таблеток лежало предписание врача:

«А. Д. Цюрупе необходимо: 1) не кормить его тухлой рыбой... 6) не разрешать курить на заседаниях...»

Он невесело усмехнулся и опять посмотрел в зеркало.

Неужто это тот самый энергичный молодой человек — тот, что, кажется, совсем недавно, в ссылке, ходил на медведя в дремучих Карельских лесах, вел дискуссии с местным дьяконом о сущности бытия, добывал для крестьян породистых кур, сортовые семена?

Тудозерский погост... Вытегра...

Александр Дмитриевич вдруг вспомнил, как однажды, белой июльской ночью, в окошко домика, где жили они с Машей, кто-то настойчиво постучал.

Выйдя на крыльцо, он отшатнулся:

— Батюшки! — Князь Кугушев, избитый, оборванный, закованный в кандалы.

Рядом — урядник и жандармы.

С какими удивительными, замечательными людьми свело тебя общее дело, Александр Цюрупа!

Сколько раз Вячеслав Александрович Кугушев передавал через Цюрупу деньги для редакции «Искры»! Сколько раз, уже вместе, они вносили в кассу Российской социал-демократической рабочей партии по пятьдесят, а иногда и по сто тысяч золотых рублей!

Никогда Цюрупа не замечал при этом на лице князя и тени сожаления. А совсем недавно, при встрече в Москве, тот добродушно пошутил:

— Я правильно распорядился своим состоянием: вложил его в самое надежное в мире дело — отдал большевикам.

Находчивости, беззаветной преданности делу Александр Дмитриевич, по правде говоря, не раз учился у Кутушева. В один прекрасный день Вячеслав Александрович вместе с надежным товарищем, тоже из ссыльных, отправился на рыбалку. Они разбросали по воде снасти, весла, одежду, перевернули лодку на середине озера, вплавь добрались до берега и, переодевшись, бежали за границу.

«В целях приобретения защитной окраски» Вячеслав Александрович Кугушев вступил в кадетскую партию, добился, чтобы его избрали в Государственный совет, и в новом качестве немало поработал для партии социал-демократов: ловко пользуясь правом неприкосновенности, он делал все, о чем просил его управляющий уфимским имением.

И вот теперь именно его, князя Кугушева, Ленин послал в Уфу спасать оставшиеся там семьи большевиков, и среди них семью Цюрупы...