Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Хотя Вячеслав Александрович и получил нужные бумаги как уполномоченный ВЦИК, хотя была предварительная договоренность с колчаковским командованием об обмене заложниками, нетрудно представить, чего стоило ему перебраться через фронт, пройти буквально сквозь стену озверевших белогвардейцев, попасть в Уфу и повести там переговоры в тот момент, когда белые поняли, что Уфу им не удержать, и готовились оставить город.

Вернувшись из своей трудной поездки, князь первым делом пришел к Александру Дмитриевичу и еще в дверях, на пороге, с облегчением выдохнул:

— Все в порядке! Все твои живы. И останутся живы. Верь мне.

А потом долго и взволнованно говорил о том, как после захвата города белыми Мария Петровна с детьми пряталась в близлежащем селе у верных товарищей, рисковавших ради нее собственной жизнью, как нашлись все же «добрые» люди — указали, где скрывается семья видного большевика. И однажды, ясным летним днем, в село нагрянули казаки — увезли Марию Петровну с детьми в контрразведку.

«...С детьми в контрразведку...»

Как только язык наш выдерживает подобные словосочетания?..

Обстоятельно, с чувством князь рассказал, как в тюрьме Мария Петровна узнала о радиограмме «Всем, всем, всем...» В этой радиограмме белое командование грозило немедленно расстрелять уфимских заложниц, если большевики не пощадят видных белогвардейцев, попавших к ним в руки и содержавшихся в Сарапуле.

Как будто он, Цюрупа, мог забыть об этом!.. Ведь одного случайного выстрела, одного опрометчивого шага любого из красноармейцев было достаточно, чтобы Маша... Да, спасибо Ильич приказал усилить охрану пленников — беречь их, как собственную жизнь...

А князь уже рассказывал о том, как на все требования колчаковцев написать письмо «заблуждающемуся» мужу и «образумить» его Мария Петровна отвечала неизменным отказом, как стойко держалась она на допросах, хотя ей объявили, что «молчаливость не гарантирует сохранность жизни ее детей», как поддерживала она жен других большевиков, заключенных вместе с нею в тюрьму.

Умолчал он только об одном — какой ценой удалось ему успешно выполнить свою миссию: спасти семьи большевиков-уфимцев. А когда Цюрупа спросил об этом прямо, Вячеслав Александрович ответил как-то вскользь, мимоходом:

— Ничего занимательного, — улыбнулся застенчиво и добавил: — Я же князь Кугушев, а не граф Монте-Кристо.

«Беспартийный большевик» — называет его Свердлов.

И Цюрупа зовет князя так же.

Тридцать четыре года воевал он против самодержавия, с момента возникновения социал-демократии — вместе с нею, а вот в партию так и не вступил.

Почему?

Должно быть, дворянская жилка дает себя знать — боится, как бы не отказали вдруг человеку с таким происхождением, да и щепетильность — как бы не упрекнул кто: «И ты, мол, туда же, примазываешься...» Тем более теперь, когда партия стала правящей.

— Я и так большевик, — отшучивается князь.

«А как мы с ним продавали его тамбовское имение...» — вспомнилось Цюрупе, и он рассеянно провел рукой по зеркальному стеклу. — Оба в ссылке, за тридевять земель от Тамбовщины, но товарищи говорят: партии нужны средства, срочно. «Срочно»?!. А где же их взять? Думали-гадали и наконец, обойдя все преграды, выписали доверенность на продажу имения брату — Льву Цюрупе, а тот быстро все «прокрутил» — и, пожалуйста, сто восемь тысяч рублей поступило в партийную кассу... А как закладывали другое имение, чтобы помочь погибавшему социал- демократическому издательству «Новый мир»!.. А как прибирали к рукам земство и городскую управу в Уфе!..»

Александр Дмитриевич отвел глаза от зеркала, отвернулся от шкафа и устало дошел до постели. Сел, потом лег, укрылся одеялом и зябко поджал ноги.

Что это вдруг в голову ему полезли воспоминания? Говорят, что человек вспоминает свою жизнь перед смертью...

Эта мысль его испугала. Он попытался думать о том, что тридцать первого декабря Красная Армия освободила Уфу, что Кутушев не покривил душой и не преувеличил: Маша и дети, слава богу, остались живы и теперь-то уж приедут к нему, чтобы никогда не разлучаться.

Он принялся размышлять о том, что надо готовить постановление Совнаркома — декрет о разверстке зерновых хлебов и фуража, потому что налог не может сейчас прокормить республику. Правда, Красная Армия третьего января заняла Харьков и Ригу, но много боев еще впереди, а продовольственное положение все хуже, и в газетах все чаще, с каждым днем все крупнее и чернее слово «тиф».

Надо бы ему, Цюрупе, сейчас, как никогда прежде, быть на своем месте, а он вот взял да и слег в конце прошлого года, да еще чуть было не умер, и теперь едва передвигает ноги, с трудом бродит по комнате и только по телефону связан с Наркомпродом.

Нет, как ни старался он, как ни отвлекал себя от воспоминаний, отделаться от них не удалось. И он сдался: лежа на спине, уставившись в бисерные висюльки люстры под потолком, снова стал вспоминать...