Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

— Да ведь как вам сказать...

— Прямо и честно.

— Прямо и честно?.. Пока у нас другого выхода нет, Владимир Ильич.

— Вы считаете? Нет другого выхода? — Ленин прищурился, как бы взвешивая его слова и еще раз проверяя свои собственные, отошел на полшага, вновь придвинулся. — А по-моему, есть. По-моему, пора, немедленно надо, необходимо заменить продразверстку продналогом.

— Владимир Ильич! Повремените. Дайте годик осмотреться, набрать силу.

— А крестьянство будет ждать этот ваш «годик»? — Ленин сделал особое ударение на слове «крестьянство» и отчужденно посмотрел на Цюрупу. — Будет терпеть?

— Пока шла война, терпело.

— «Пока шла война»! Вот в этом вся суть! — Ленин нетерпеливо поморщился. — Красная Армия — это на девяносто процентов крестьянство! Вы понимаете? Вы учитываете?..

— Боитесь?

— Боюсь?.. Если хотите, боюсь, — просто, без всякой рисовки признался Ленин. — И вам советую. Та политика, которую мы проводили, была неизбежной, вынужденной, единственно возможной и разумной в тех условиях. Сейчас это — уже не политика, а затянувшаяся ошибка. Чем скорее мы это поймем, тем лучше...

— Но, Владимир Ильич... — начал Цюрупа.

— Спать, спать! — неожиданно оборвал разговор Ленин. — А то мы с вами сейчас переругаемся и испортим впечатление от Баха. — Он улыбнулся мягко, примирительно, как бы желая сгладить возникшую между ними напряженность. — Это тема серьезная, быть может, самая серьезная из всех, какие были у нас до сих пор. Не время и не место сейчас... Доспорим на Политбюро. Спокойной ночи.

Оставшись один, Александр Дмитриевич попробовал прилечь, но не спалось. Он поднялся, закурил, заходил по комнате. «Что-то тяжко, тревожно...» Постучал в спальню жены:

— Маша, ты не спишь?

— Нет, не сплю. Ты чего?

— Да так. Спи, спи.

Завтра опять работа. Работы — непочатый край. Надвигается Десятый съезд партии, новая экономическая политика, споры, столкновения, борьба... А тем временем стопятидесятимиллионной стране надо есть, есть, есть...

«Эх, хорошо, что вспомнил! Завтра с утра обязательно созвониться с Ярославлем! Нет, сам поеду! Зима на носу, а у них миллионы пудов картофеля в поле...» И неожиданно предложил:

— Пойдем, Маша, побродим перед сном.

Не удивляясь, не протестуя, она быстро оделась, собралась. Она всегда так, Маша, без лишних расспросов, знает, что напрасно он ее не потревожит: раз просит, значит, надо. Кажется, за всю их совместную жизнь они ни разу не поссорились по-настоящему. Те, кто плохо их знают, не верят, те, кто хорошо, — удивляются и завидуют им...

Они шли по просторной площади, взявшись за руки, как тогда, в юности. Они ни о чем не говорили друг другу: за двадцать с лишним лет все уже говорено-переговорено, и надо просто быть рядом, чтобы понимать, чтобы слышать мысли друг друга.

Впереди на фоне прикрытого тяжкими тучами неба замаячили колокольни кремлевских соборов, и выше всех — Иван Великий. Под ним в отблеске фонарей, не сверкая, но все же тепло, обозначились Царь-пушка и за нею Царь-колокол.

И опять подумалось о Бахе, а рядом с ним — о бессмертном мастере Чохове, отлившем Царь-пушку.

«Так что же все-таки останется от вас, уважаемый Александр Дмитриевич?.. Ведь вы можете даже сегодня лечь и никогда больше не встать...»

Почему он так много стал думать о смерти?

Тихо, спокойно вокруг, спит город, спит холодное ночное небо, дышит земля особой, осенней свежестью. Где-то далеко-далеко за стелющимися облаками лишь едва угадывается брезжущий свет луны.

И вдруг в студеной вышине легкий посвист крыльев, шорохи.

— Слышишь, Маша? Гуси летят.

— Да, гуси. Над нами... Над Москвой...

— Уже осень, — продолжая думать все о том же, о своем, печально вздохнул Цюрупа. — Совсем осень...

— Ты напрасно об этом думаешь. — Она сразу его поняла.

И он испугался, притворился:

— О чем?

— Об этом. Ты знаешь. Я же видела: ты весь вечер думал об этом. — Она сжала его руку в своей чуть шершавой от работы по дому, но мягкой и теплой ладони. — Ты еще много сделаешь, много успеешь. Я знаю, я чувствую, верь мне. «Мы еще повоюем!»...

Перед тем как лечь спать, они заглянули к детям. Волик лежал в своей кроватке, безмятежно посапывая, подложив ладошку под щеку. Он не знал, Волик, что через двадцать с лишним лет начнется вторая большая война и он, освобожденный от военной службы из-за болезни сердца, пойдет на фронт добровольцем, подобьет танк, получит орден Славы. Что на этой войне погибнут его братья — ополченец Петр Цюрупа и кадровый полковник Дмитрий Цюрупа.

Ничего этого он, понятно, не знал и знать не мог. Не знал этого и Александр Дмитриевич.

Не знал он, конечно, и того, как сложится в дальнейшем его собственная судьба, как уже через несколько дней, накануне Десятого съезда партии, он станет спорить с Лениным о путях введения новой экономической политики, как надолго запомнится ему то заседание Политбюро, на котором будет обсуждаться вопрос о замене продразверстки продналогом...

...Заседание это будет долгим, бурным и жарким. И основными ораторами на нем — Ленин и Цюрупа. Они выступят по три раза каждый. Жестокий спор между ними разгорится.