Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия

Если болезнь, так сказать, только замерла, подобно реке в стужу, она должна бы, оттаяв, вернуться к обычной силе течения.

Даниэль Дефо «Дневник чумного года»

Реприза в музыке редко представляет собой точное повторение части музыкального произведения. Как правило, повтор становится более детальным, глубоким и гармоничным. Даже при одинаковом такте во второй раз слушатель реагирует на мелодию иначе. В первые месяцы года мы столкнулись с крещендо[42], когда скорость распространения вируса привела к практически оглушительным преобразованиям в медицине, а в начале лета – с диминуэндо[43], когда двери стали постепенно открываться и мы начали подводить итоги всего, что изменилось.

В августе, когда люди возвращались из отпусков, число случаев снова стало расти, мне показалось, будто общество в целом повторно заражается.

Мои рабочие дни напоминали знакомые музыкальные произведения, измененные опытом и способностью предвидеть, что ждет нас дальше.

В августе вирус отступил, за исключением местных вспышек, и, хотя мы понимали, что он еще рядом и что зима и осень могут повлечь за собой новые смерти и очередной локдаун, в нас теплилась надежда, что на этот раз все будет по-другому. Казалось, что теперь мелодия нам знакома.

Ожидание вируса чувствовалось и в обществе: в больницах, логистике супермаркетов, правительственном планировании и бизнесе. Одной из тем тех августовских дней была смелая надежда на способность общества справиться со второй волной инфекции. На страницах этой книги я постарался показать, насколько сильно инфекционные заболевания повлияли на формирование общества, однако с похожей по масштабам пандемии прошло уже более ста лет, поэтому представители моей профессии и правительственные организации, призванные готовиться к пандемиям, потеряли бдительность. Нас грубо вытряхнули из спокойной жизни, но, зная о тяжелой работе, которую мы проделали, чтобы наверстать упущенное время, я был настроен оптимистично. Теперь мы могли тестировать на коронавирус всех пациентов с симптомами, у нас были процедуры и технологии, позволяющие консультировать большинство пациентов на расстоянии, и, что самое важное, мы были обеспечены достаточным количеством средств индивидуальной защиты.

В первый день августа выходить из дома разрешили всем без исключения, однако некоторые мои пациенты предпочли на всякий случай и дальше оставаться дома. Когда я ехал на велосипеде в клинику, наблюдал за лебедятами в канале, которые теперь уже совсем выросли. Их оперение еще было коричневым, но, когда они взмахивали крыльями, уже были видны белые перья. Мне стало гораздо проще работать с потенциальными коронавирусными пациентами: я направлял их на экспресс-тест, объяснял правила самоизоляции и карантина и записывал на консультацию в специализированный коронавирусный центр.

В субботу вечером я был в северной части города, объезжая пациентов, которые нуждались в консультации врача, но не могли выйти из дома. Мужчина, кашлявший кровью, встретил меня в дверях своего дома. Он опирался на ходунки.

– Я Томми Блэк, – сказал он, пока я надевал маску на дорожке в его саду. – Точнее, то, что от него осталось.

Женщина лет 45 металась по кровати в своем роскошном георгианском доме, мучаясь от камней в желчном пузыре. Шестидесятилетний мужчина страдал острым параноидальным психозом. Он много лет жил отдельно от жены, но она позвонила мне и сказала, что в течение двух месяцев он присылал ей странные СМС и в тот день писал ей об инопланетном вмешательстве, передатчиках в электрических розетках и наблюдении ЦРУ за его домом. Когда я вошел, он сидел в углу спальни, натянув одеяло до подбородка. Мне потребовался час, чтобы уговорить его лечь в психиатрическую больницу.

В любой нормальный год в августе население Эдинбурга удваивалось из-за череды летних фестивалей: Фриндж[44], книжный, мела, искусств. Однако субботними вечерами в августе 2020 года город, казалось, превращался в антиутопию: пугающая пустота на улицах, тротуары без пешеходов, закрытые бары и рестораны. На автобусных остановках и щитах висели фестивальные плакаты с прошлого года, словно напоминавшие всем, что на другом конце пандемии нас ждет другой, более счастливый и приятный мир, где все понимают, чего могут лишиться. У входов в те немногие клубы и бары, которые были открыты, стояли вышибалы в масках с узорами и надписями. Наверное, это была дань индивидуальности или акт сопротивления. Любые маски приветствовались: они свидетельствовали о соблюдении правил и признании опасности, которая до сих пор всем угрожала.