Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия

Лондонский врач общей практики Джеймс Хибберд заметил, как сильно изменилось наше понимание COVID-19 с начала года. За это время изменилась и характеристика этого заболевания. Из краткосрочной инфекции дыхательных путей COVID-19 превратился в болезнь, грозящую отделением интенсивной терапии, рубцеванием легких, тромбозами и кожной сыпью.

После появления статей о детях, у которых развилась опасная аутоиммунная реакция, у COVID-19 появилась еще одна фаза: хроническая поствирусная болезнь.

Всего за семь месяцев мы далеко продвинулись в понимании того, как этот вирус поражает людей, но все равно находились на раннем этапе. Болезнь связана не только с патологией, но и с культурой: Хибберд был обеспокоен тем, что, принимая разные взгляды на COVID-19, врачи общей практики вынуждены отдавать приоритет одним особенностям вируса в ущерб другим. Очень важно, что разные типы медицинских работников вносят вклад в историю эволюции болезни, не представляя себя журналистами в погоне за сенсациями или суперспециалистами по болезни, которая поразит лишь крошечный процент населения. Разница в восприятии COVID-19 стала очевидна во время разговора с подругой, чья бабушка умерла от вирусной пневмонии за пару лет до пандемии.

– В то время смерть от пневмонии воспринималась совсем не так, как от COVID-19 сегодня, – сказала она. – Пневмонию часто называли другом стариков, потому что это был быстрый, относительно безболезненный и простой способ уйти из жизни, ставшей изнурительной и не слишком приятной. Наверное, бабушка думала так же.

Осенью, когда заболеваемость коронавирусом стремительно росла, в системе тестирования произошел сбой. В Англии люди, нуждавшиеся в тесте, ехали за сотни километров от дома, чтобы сделать его. Кто-то даже отправлялся на остров Уайт через пролив Солент. Я до сих пор не мог вернуться к той рутине, что была до пандемии и к которой меня готовили в медицинской школе: люди собираются в зале ожидания, а я вызываю их по одному в кабинет, чтобы в уединенной обстановке расспросить о сыпи и кашле, тревожности и идиосинкразии[45], боли и инфекциях, опухолях и других проблемах. Главная задача – принимать последнего за день пациента с таким же энтузиазмом, как и первого. Осмотры новорожденных, советы о контрацепции, стресс на работе, семейные проблемы, высокая температура, хромота, растянутые мышцы, галлюцинации, паранойя, ухудшение зрения, слабое либидо – дуга жизни от зачатия до смерти.

Вместо этого моя работа стала состоять из телефонных разговоров, догадок и установления очередности медицинской помощи. Ко мне в кабинет могли прийти люди только с самыми тревожными симптомами или тяжелыми психологическими проблемами. В клинике, где я работал вечерами, повторялась апрельская картина: число пациентов с COVID-19 стремительно росло. Это были люди с высокой температурой и одышкой, которым требовалась госпитализация. Совместно с другими врачами, медсестрами и администраторами мы занялись невероятным делом: вакцинацией от зимнего гриппа в мире, где было нежелательно собирать вместе людей, больше всего нуждавшихся в вакцине. Заболеваемость коронавирусом продолжала расти во всех странах, и Великобритания стала усиливать ограничения. Мы преодолели печальную веху: миллион официальных смертей от коронавируса (на самом деле это число было значительно больше). Президент США заболел COVID-19. Британские студенты вернулись в университеты, и, как ожидалось, вирус стал стремительно распространяться в общежитиях. Наша клиника расположена в нескольких сотнях метров от одного из крупнейших общежитий Эдинбургского университета, и уже через несколько дней после начала нового семестра я проводил видеоконсультации со студентами на карантине. Они волновались и злились из-за того, что, не успев начаться, их университетская жизнь оказалась на паузе.

Накануне Хеллоуина объявили, что в Англии минимум на четыре недели вводится локдаун. Меня словно обухом по голове ударили: почти год я наблюдал за катастрофическими последствиями ограничений, а теперь нам предстоял еще один локдаун.

– Все наши аккумуляторы разряжены до 20 %, – сказал мой друг. – Если бы только у людей был режим сохранения энергии…

Однако среди всех этих трудностей появились проблески надежды: 9 ноября были получены первые положительные результаты испытания вакцины, и нашу клинику спросили, окажем ли мы помощь в программе вакцинации. Это была бы сложнейшая логистическая операция, которая могла начаться еще до конца года. В медицинском центре, где я работал по выходным, в коридоре висел стенд «После ковида я собираюсь…». Сотрудников попросили приклеить на него стикеры со своими планами. У меня впервые возникло ощущение, что они сбудутся.