Интенсивность

— Ты что? Обезумел, демон? Думаю, это предвещает, что что-то съело нашего Малачая. Почему еще он мог пропасть?

Казиэль кивнул.

— Согласен. Он находится во чреве какого-то ужаснейшего зверя.

Как бы Коди ни ненавидела это признавать, они могли быть правы. Потому что глубоко внутри она тоже не могла почувствовать Ника.

— Калеб? Ты можешь с ним связаться?

Выражение его лица подтвердило ее самые горькие опасения.

— Он не в этой реальности, не так ли?

Калеб тяжело сглотнул.

— Нет. Да помогут нам боги. Думаю, он у Нуара.

А если это так…

Этот мир обречен.

Глава 9

Закрыв глаза, Ник почувствовал, что проваливается сквозь эфир. Теперь он был потерян для гримуара, его сил, его прошлого и будущего.

Внезапно в своем сознании он увидел жизнь каждого Малачая. Это наполнило его таким гневом и ненавистью, что стало взрывоопасным. И в то же время его опечалило то, что его родословная стала именно такой.

Почему?

Из-за войны, которую они не начинали? Потому что двое полюбили друг друга, и это разозлило других? Как могло произойти столько трагедий из-за чего-то такого простого и элементарного? Чего-то такого невинного и хорошего? Это потрясло его разум.

Отец Монакрибоса, Киссар, был сефиротом, бесспорно преданным и обладавшим высшей властью. Глава Мимору — их главный лидер до Мионы. Только он мог отдать сердце самой темной из всех богинь и научить ее любить и заботиться о ком-то другом, кроме нее самой.

То же самое Миона сделала для Ксева. Неудивительно, что они оба были такими напуганными параноиками. Они уже видели, как подобное закончилось. Если силы Источника были так жестоки по отношению к своим же, то для себя они ни на что не надеялись.

Ник вообще не мог винить своих прабабушек и прадедушек.

До того, как началось время, Киссар был настолько чист сердцем, что был выбран духом меча Такары как первый из Сефириев, который использовал ее в битве.

И после несправедливой смерти Киссара боги потребовали дух меча, потому что он осмелился влюбиться в богиню Брайт, которая раскрыла их отношения, когда родила их сына Монакрибоса, Такара отказалась служить другому воину. Меч встал на защиту пары и нанесенной им несправедливости.

Веками меч бездействовал, умышленно безмолвный, отказывая всем Сефириям, которые пытались активировать и использовать ее.

До Джареда.

Деда Ника по материнской линии. Какая ирония, не правда ли. Это заставило его задуматься, знала ли Такара, что Джаред будет последним Сефиротом, чья жизнь будет связана с последним Малачаем. Что меч выбрал военного партнера намеренно, зная, что в будущем Джаред будет использован в таком гнусном замысле теми же богами, которые первыми прокляли род Ника.

«Чем началось, тем и закончится».

Казалось, все движется такими циклами.

В своем сознании Ник слышал мучительный крик Джареда в прошлом, когда Такару вырвали из его руки, и он был наказан за попытку избавить Джейдена от его братьев и сестер. Слышал собственные страдальческие крики Такары, когда ее силой вырвали из его рук. Всякий раз, когда Сефирот соединялся со своим мечом, их партнерство было неделимым и вечным. Потерять одного было все равно, что оторвать конечность от тела.

Как будто крылья Ксева, срезанные с его спины…

Ник был наполнен сочувствием и болью за них обоих. Хоть формально они и были врагами, они также были и семьей.

«Мы несем разрушение. Таковы мы с рождения».

Ник замолчал, услышав женский голос.

— Кто ты?

Из эфира гримуара появилось зловещее лицо. Бледнее снега, с ртутными глазами, она напомнила ему Ашерона и Стикса. Потрясающе красивая, она была хрупкой в своей грации, и все же в ней была сила, которая заставляла искриться воздух вокруг. Она прошла свозь его тело, заставляя каждую молекулу существа встрепенуться и застыть в ожидании.

Без слов он понял, что это Брайт. Киссаром переименованная в Аполлими, которая отказалась, чтобы ее называли чем-то, что символизировало пронзительный холодный ветер, породивший ее, когда Хаос и Порядок впервые объединились, чтобы создать ее. Сефирот придумал имя, которое означало тепло и красоту, которые она для него олицетворяла. Он никогда не увидит в ней ничего другого.

Даже когда они пытали его из-за этой любви к ней.

— Так это ты мать Ашерона.

Слова были произнесены прежде, чем Ник смог их остановить.

Ее серебристые глаза стали красными, а белые светлые волосы вспыхнули, как будто она собиралась атаковать.

Ник приготовился.

Но что-то ее успокоило.

— Ты друг моего Апостолоса…

Это имя она дала Ашерону при его рождении.

— Да.

Ее взгляд смягчился.

— И ты из моей родословной. Далёкой. Он, должно быть, почувствовал это в тебе. — Она обошла Ника небольшим кругом. — Вероятно, поэтому он доверился тебе, хотя это не в его характере.

Во всяком случае, Ник на это надеялся.

И все же, пока она продолжала ходить вокруг него, Ника охватило странное ощущение. То, что было безошибочным и настораживающим.

— Ты не Аполлими! — Он попятился от фальшивой богини. — Кто ты?