Интербригада

В метро мне встретились дурочки со значками «Я – Ашот». Двадцать семь антифашистов бесстрашно напали на какого-то бритоголового полудурка, решив, что он и есть убийца несчастного Ашота. Я тут же отреагировал заметкой «27 героев-памфиловцев». Антифа подарили мне «пидорку» во всю голову с дырками для глаз. Я выкинул ее в мусоропровод. На следующий день тридцать шесть бритоголовых напали на одного антифашиста.

По три раза на дню меня звали на популярную радиостанцию «Отраженный звук столицы». Я отбрехивался. Писать – одно. Бумага, как известно, все стерпит. А монитор – тем более. Но с умным видом нести околесицу – это не ко мне. Я не Перкин.

Знаменитостью становилось и еще одно Я. Второе Я звали Борис Сарпинский. Так придумала Настя. Был у нее такой хахаль, до меня. В подробности я не вдавался.

Псевдонимом Борис Сарпинский подписывались тексты для Норы Крам. Позавчера ведущий аналитический еженедельник нашего города назвал Сарпинского «главным и наиболее опасным идеологом русского национализма». По их информации, он получил среднее образование, работал в штамповочном цехе, а сейчас занимается какими-то темными делишками. Измельчал русский национализм, ничего не скажешь. Достоевский бы не одобрил.

Сарпинский отличался редкой плодовитостью. За сто пятьдесят косарей Нора из меня всю душу вытянул. Одних протоколов сионских мудрецов я написал штук восемь. Где он их публиковал – ума не приложу. Спросить ленился. Справедливости ради замечу, что мы получили от него еще двести кусков. Второе Я мы с Настей называли Сверх-Я, поскольку оно зарабатывало больше денег.

Настя сутки напролет сидела в интернете и вела блоги от имени обоих Я. Обоих юзеры называли пидорасами гребаными. Обоим вынесли штук двести смертных приговоров. Одному от нациков, другому от антифашистов. К смерти меня приговорил и тот чмошник, который подарил пидорку.

Успехи в печатных СМИ впечатляли, но не шли ни в какое сравнение с зашкаливающей интернет-славой. Мировая паутина не терпит полутонов. В сетях нужно быть воином. Рыцарем без страха и упрека. Бойцом с открытым забралом и закрытым посредством юзерника лицом. Смело бросаться на врага и рубить сплеча.

Я воевал за обе стороны. Безотходный метод. И беспроигрышный. Юзеры не делились на моих почитателей и проклинателей. Все они стали почитателями одного из двух Я. Гонители Сарпинского днем и ночью занимались перепостом текстов, подписанных мною, а отморозки, грозившиеся убить меня, исправно ссыпали яндекс-деньги в электронный кошелек Сарпинского. В «Битве народов» я предводительствовал в обеих армиях.

Впрочем, сетевые успехи Настя приписывала себе, поскольку именно она копалась в блогосфере и соцсетях. Спор об авторских правах перерос в легкую драку, закончившуюся половым актом, который при желании можно было трактовать как изнасилование. Причем пострадавшей стороной был я, не говоря уж обо всех моих alter ego.

Тексты Сарпинского становились все более отвязными, мои – все более дубовыми. Меня от них подташнивало. Редактор кривил рожу, но печатал – против рейтинга не попрешь. Пожрацкий говорил, что я

Сменил элегантность

На толерантность.

Зато Танюха-поэтесса не скрывала восторгов. Даже посвятила мне стихотворение. Плохое, но я все равно не сдержался и трахнул ее в сортире. Она была жирной и потной, а у меня даже презерватива не было. Ничего, обошлось.

Я привыкал к деньгам, чего всегда боялся. Тут ведь все начинается с пустяка. Скажем, подарили тебе на день рождения модный галстук. К нему нужна модная рубашка, которой у тебя, разумеется, нет. К рубашке требуется костюм. К костюму – ботинки.

Но не будешь же ты в модных ботинках месить говно на автобусных остановках. Нужна машина. Чтобы ездить на работу. И возвращаться в новую квартиру. Вчера ты был поэт и бунтарь, а сегодня – лакированный фраерок. А всему виной те уроды, что подарили тебе галстук.

Фраерок не фраерок, но работал я много. Даже бухать перестал, отчего погрустнел и превратился в окончательного зануду. Когда я пьяный, во мне просыпается непосредственность. Когда трезвый – увы, только посредственность.

Мои Я не спорили друг с другом. Как старые приятели, один из которых болеет за «Спартак», а другой за «Динамо», мои Я знали, что им никогда не договориться, вяло обменивались репликами, после чего каждый шел своею дорогой.

Сегодня мне позвонили с телевидения. Трубку взяла Настя.

– Он придет, – сказала она.

Ее раздражало мое затворничество. С радиоотказами Настя еще могла примириться, считая радио пещерной формой коммуникации, но отказ от телеэфира в ее глазах выглядел кощунством. Она находила, что слава легко конвертируется в деньги. Я находил, что она напрасно пытается казаться хуже, чем есть, поскольку хотелось бы хуже, да некуда. Мы поругались.

Снова зазвонил мобильник.

– Борис Сарпинский? – спросил женский голос. – Вы не поверите, с каким трудом я достала ваш номер.

Я поверил.

– Вас беспокоят с телевидения.