Интересненько это они придумали...(СИ)

- Мои Чертоги – пристанище эльфов, утративших телесную оболочку. А серый цвет – символ истины и бесконечности. Никто не пытался его изменить. И никто не войдет в Чертоги и не выйдет из них по своей воле.

- Так это вроде царства мертвых? – колдун почесал в затылке, закономерно поинтересовался: – И как же меня угораздило сюда попасть?

- Должно быть, таков замысел Создателя, – не очень уверенно, но скептически предположил Намо. – Ибо людям здесь не место, особенно живым. Особенно – растаскивающим гобелены на экспериментальные образцы.

- Можно подумать, я у вас полстены трубочкой скатал и за пазуху засунул. Это, между прочим, преступление – держать у себя такую интересненькую штуку и не делиться с общественностью!

- Почему же – не делиться? Здешние эльфы свободно ходят по Чертогам и, глядя на полотна, узнают о происходящем во внешнем мире.

- Интересненько это вы придумали, – согласился Тенька. – А почему именно гобелены? Те же палантиры, на мой взгляд, удобнее.

- Судьбы – нити в руках Той-которая-Ткет.

- А, понятно... Значит, там замешан вербально-фольклорный элемент... Намо, вы же не против, если я еще тут немного поброжу? Раз уж замысел Создателя...

Чертоги вздохнули вместе с хозяином.

- Хорошо, Тенька, поброди. Но пообещай, что больше не прикоснешься к гобеленам.

- Совсем? Даже просто рукой?

- Ни рукой, ни ногой, ни каким-либо инструментом или частью твоего тела. Не будь жаден, вспомни, что у тебя уже есть лоскут моего гобелена, и никто его не отбирает.

- Ладно, и на том спасибо, – кивнул Тенька.

Некоторое количество времени спустя.

Первого местного эльфа – серую, чуть прозрачную тень – колдун заметил издалека. Эльф стоял в конце одного из залов, почти уткнувшись носом в гобелены. Подойдя ближе и распознав знакомые черты лица, Тенька удивленно воскликнул:

- Курво?! Неужели! Тебя что, гномьей вагонеткой зашибло?

Эльф стремительно обернулся, вперившись глазами в Теньку, и тоже вроде бы узнавая. Колдун уже хотел распахнуть дружеские объятия, но тут красивое лицо исказила такая лютая и пылающая ненависть, какая прежде никогда не удавалась Куруфинвэ, хотя он много раз пытался.

- Ты-ы-ы-ы, – с яростью протянул эльф.

- Ага, я, – Тенька подумал, что если Курво и зашибло вагонеткой, то уж всяко по голове.

- Убью, ... !!! – подобных тирад не выдавал даже изобретательный и острый на язык Майтимо.

Тенька попятился, а потом и вовсе ринулся удирать от разъяренного обитателя Чертогов, на бегу сожалея, что не догадался уточнить у Намо, водятся ли здесь злобные полтергейсты и можно ли от них избавляться. Не то зашибет эльфа, а он поценнее гобеленов окажется – неудобно выйдет.

- Курво, ты рехнулся?!

- Я тебе покажу “Курво”!!! Я тебе этого “Курво” так вставлю и проверну, что Моринготто за гранью содрогнется!!!

Они неслись вдоль гобеленов, оставляя позади рассеивающийся туманный след. Злобный эльф сыпал заковыристыми проклятиями, из которых Тенька сделал вывод, что его собираются последовательно:

1) догнать

2) поймать

3) разорвать

4) придушить

5) вывернуть наизнанку

6) утопить и повесить

7) изрубить на мелкие кусочки

8) повторить последние пять пунктов бесконечное число раз

9) раскрутить над головой и зашвырнуть к Моринготто за грань, а еще в несколько других столь же малоприятных мест

10) точно так же поступить со всеми Тенькиными родственниками до седьмого колена

- Да что я тебе сделал?!! – возмущенно заорал колдун, оборачиваясь и тут же налетая на другого эльфа, полупрозрачного, но вполне материального.

В спину Теньке ударился его преследователь, окончательно сбивая всех с ног...

Валинор. Дом Майтимо и окрестности.

Узнав, что эльфы, а в особенности отпрыски дома Финвэ, покидают Белерианд, Саурон не мог нарадоваться, вознося хвалы себе и своей удачливости. Но все оказалось далеко не так радужно. Злейшие из его врагов пожелали остаться, да вдобавок растрезвонили всем секрет изготовления проклятых жгучих штуковин, которые взрывались, оглушали и причиняли темному майа небывалую боль. На исходе третьего года Саурон понял, что спокойной жизни и желанной власти ему не достичь никогда. Расплескалось на бессильную злобу прежнее могущество, износилась жалкая телесная оболочка, каждый новый день причинял одни неудобства и огорчения. Но Саурону не хотелось подыхать, скрываясь ото всех. Разумнее, рассуждал он, сдаться на милость победителя, накопить силушки в неволе, а уж потом ударить. Грозно и неотвратимо, по всем сразу. Расплатиться за унижения.