Егор пошёл по коридору, уже не заглядывая в двери, потом прибавил шаг, ещё и ещё. Побежал. Мысли замерли, пропало и ощущение времени. Он бежал, не считая проплывающие мимо пятна дверей, бежал и бежал — но вокруг ничего не менялось, как будто он стоял на месте. Внезапно из мутного тумана мрачных предчувствий выступила простая и жуткая мысль — ведь с его избыточным весом он не мог бежать так долго; дыхание давно должно было сбиться, а сердце — выскакивать из груди. Егор попробовал нащупать пульс на шее, на запястье и на груди — но не нашёл его. Сердце не билось. Дыхание было ровным, но лишь по инерции; задержав вдох, Егор понял, что кислород ему больше не нужен. И тут ему стало по-настоящему страшно — потому что вывод он мог сделать только один.
Я умираю, — понял Егор, — и этот бесконечный коридор лишь галлюцинация, порождённая моим угасающим мозгом. А это значит, что скоро мозг умрёт окончательно, и я исчезну вместе с этим жутким пространством.
Ужас охватил его от этой мысли. Но тут же пришла другая мысль — возможно, мы просто ничего не знаем об индивидуальном времени умирания. Возможно, я давно умер, и теперь мне придётся вечно пребывать в этом пустом месте. Ибо это и есть мой личный ад, который я заслужил. И вновь ужас холодной ртутью стек по позвоночнику. Оба варианта сходились в одном — выхода не было.
Нет, нет, не может быть! — убеждал себя Егор. — Это слишком жестоко и несправедливо! Ведь могло же быть так, что кто-то из пророков случайно узнал правду о смерти; ведь могла же оказаться правдивой хоть одна из историй, над которыми мы смеялись. Я на всё готов — но пусть это будет не ад, пусть это будет чистилище! Ведь нет же физической боли, нет мучений плоти — так пусть это будет чистилище! Только бы это когда-нибудь закончилось — и уже не важно как.
Он вспомнил боевой лозунг своей юности: «Делай что должно — а победы никто не обещал». Как быстро закончилось то лихое время! И чем закончилось — жалким растительным прозябанием. Жизнь спущена в унитаз, игра проиграна по всем пунктам. Почему-то всегда казалось, что ещё успею, наверстаю, что всё ещё впереди. Но теперь впереди лишь бесконечный пустой коридор с бесконечными пустыми комнатами. Значит, надо идти вперёд, других вариантов всё равно нет. А по пути заглядывать во все двери — чтобы не пропустить ненароком тот единственный шанс, на который здесь только и остаётся надеяться.
Делай что должно! — приказал себе Егор и пошёл вперед. Время, казалось, застыло, вибрируя в коротком отрезке между двумя дверями. Ничего не менялось; Егору казалось, что он топчется на одном месте, не продвигаясь вперёд ни на шаг. Сначала он ещё пытался как-то обозначить точку отсчёта, считая пройденные комнаты, но несколько раз сбился и бросил — всё равно это число ничего ему не говорило. Не надо ничего считать, не надо ни о чём думать. Просто идти, просто делать, что должно. На всю оставшуюся вечность.
Он и шёл на автомате, то впадая в безмыслие, то выныривая из него. А вынырнув, пугался, что сбился с курса и пошёл в обратную сторону. Тогда он смотрел на свой ориентир — свежий пластырь на сгибе левой руки, и убеждался, что всё ещё движется в выбранном направлении. Сколько времени прошло, он не знал — времени здесь не было. Его тело не уставало, ни в чём не нуждалось и ни о чём не напоминало — так что даже на ориентиры биологических циклов нельзя было рассчитывать. Страшно было представить, что когда-нибудь упрямство может закончиться, и тогда он сползёт по стене на пол и будет сидеть так вечно.
Будущее замкнулось в короткий цикл: девять шагов — приоткрыть створку — заглянуть — закрыть — девять шагов… Цикл завораживал и расслаблял; Егор шёл, не видя ничего вокруг. Только дверь и стену, дверь и стену. Убаюканный этой монотонностью, он не сразу заметил мальчика, сидящего у противоположной стены коридора. На вид мальчугану было лет шесть, может, чуть больше; на нём была голубая футболка и синие штаны на лямках. Он сидел спиной к Егору и был совершенно лыс; отблеск потолочной лампы бликовал на голом черепе. Егор машинально поднял руку, чтобы пригладить волосы, и застыл — под пальцами была идеально гладкая кожа. В ужасе он начал поспешно ощупывать своё лицо — нос, уши, губы, веки. Вроде бы все части были на месте, но как они выглядели, Егор понять не мог — на всём пути он ни разу не встретил ни одной отражающей поверхности. В этом месте свой внешний вид волновал его меньше всего, но он боялся испугать мальчика. Егор посмотрел на свои руки — на вид вполне нормальные; и всё же тронуть малыша за плечо он не решился. Остановился в нескольких шагах и негромко кашлянул.
Мальчик обернулся, и глаза его округлились. Несколько секунд он не мигая смотрел на Егора, потом заплакал в голос. Это обнадёживало — значит, бежать он не собирался. Преследовать ребёнка, обезумевшего от страха, догонять, хватать, удерживать — что может быть ужаснее. А ведь пришлось бы — не бросать же его одного в этом жутком месте. Егор опустился на корточки и негромко сказал:
— Не плачь, малыш. Я пришёл, чтобы помочь тебе.