Интернат

– Ну, Сопля, базлай, – приказал он. – Да побольше на обязанности упирай, права вы и так хорошо знаете.

Денис с трудом перечислил запреты. Кое-что забыл, конечно. Мухаметшин дал ему пару оплеух, сказал, чтоб доучил за десять минут. Доучил. Рассказал. И был отпущен в туалет, а затем в спальню.

Там никого не было: ребят погнали убирать территорию. Денис присел на свою кровать. Не успел прикоснуться к подушке отупевшей головой, как вошёл Феликс Иванович Хмелюк.

– Enter, за мной.

Денис не рискнул спросить, зачем. Покорно поднялся, поплёлся за воспитателем.

Он попал в школьный флигель. Хмелюк открыл ключом дверь, впустил Дениса внутрь. А там – у Enterа задрожали ноги от внезапно нахлынувшего восторга – стояли столы, а на столах – компьютеры! Целых четыре штуки! Хмелюк подошёл к одному из них, включил.

– Я загружу тебе игрушку Doom Ultimate, поиграешь час, и я тебя заберу. Что делать, в курсе?

– В курсе, – хрипло ответил Enter.

Конечно, в курсе! От радости у мальчишки пропал голос. Он сел за компьютер, накрыл ладошкой овальную выпуклость «мышки». Неужто всё взаправду?! Как долго он не касался клавиатуры! Целую жизнь! Пальцы трепетно пробежали по клавишам.

Запустить игру? Да. Enter.

Час знакомого счастья пролетел вмиг. Возвращение Феликса Ивановича отрезвило Дениса и принесло то же самое отчаянье, в которое его погрузили несколько дней назад и отступившее на час игры. Всего на час! Да он бы месяц геймерил, не вставая! А то и больше. И в сети ему не удалось повисеть…

Идя с учебниками в учебку, где ребята делали уроки, Денис со всех сторон обсасывал трусливую мысль: надо делать всё, что требуют, подхалимничать, подлизываться, врать, и за это ему разрешат играть. Конечно, в этом случае с Кедрашом ему не по дороге. А с кем? Со «старшаками» точно. А как бы с ними дружбу свести? Или хотя бы приятельство?

Он делал уроки и пытался выстроить стратегию. Что-что, а стратегия – его конёк. Неужто виртуальный опыт в реальной жизни не поможет?! Хотя там, конечно, совсем не то… Одна надежда, что принципы одинаковы, алгоритм.

Серафим хотел с ним поговорить, но Enter показал ему зубы. Он не собирался больше нарушать устав. Наказания – это гнусно. Это больно и страшно. Enter всеми силами избежит их и заработает себе время в Сети!

И заковыляли, скаля зубы, жестокие дни безо всякой надежды. Забелились улицы ноябрьскими снегами…

Enter вилял, проскальзывал, юлил, он полностью погрузился в жестокое болото интернатских страстей. Он домогался права поиграть на компьютере, погрузиться  в сеть, и иногда, в виде поощрения, Пугинский милостиво разрешал Мукхаметшину отвести Enter во флигель, в компьютерный класс.

Взрослые могли манипулировать им, как марионеткой. Серафим смотрел на него, и горечь темнила его яркие синие глаза.

Но Enter не желал обращать на него внимания – не мог. Он пытался быть сам по себе и в то же время прилепляться в момент к тем пацанам, которые были сильнее в группе.

У Серафима шла другая жизнь – непонятная и не всегда выручавшая из трудных житейских ситуаций. Он не ломался, как многие воспитанники, но и лидером не становился, потому что был добрым, а доброты здесь жаждали, но боялись её проявлять или принимать: себе дороже выйдет. Ведь от взрослых никакой доброты и участия не дождёшься, так что нечего к ней и привыкать...

Поэтому к «белой вороне» Серафиму интернатовские относились настороженно: если с ним свяжешься, с воспитателями столкнёшься и по лбу получишь. Борец за справедливость, фу ты, ну ты. Очень надо шею подставлять! А потом об тебя сигареты будут тушить или вичкой сечь, или в карцер бросят, или запеленают, или на таблетки посадят, или «помоют» из шланга, или придумают новое издевательство. Больно охота!

Ноябрьские каникулы после первой четверти, которую Enter закончил едва-едва на слабые трояки, а Серафим – на твёрдые четвёрки и пару пятёрок, освобождали от уроков, но зато нагружали трудовыми обязанностями.

Генеральные уборки в спальнях, в классах, в учебках, воспитательских, в туалетах, в столовой – во всех помещениях, кроме, пожалуй, кабинетов начальства, фельдшера, палача Фуфайкина и кладовых.

Правда, Галайда Михаил Натанович попросил двух мальчишек для инвентаризации, а больше и никого. Феликс Иванович Хмелюк отрядил к нему в подвал Enterа и Серафима. По дороге вниз они молчали. Меж бровей Серафима пролегла поперечная морщинка. Лицо его было бледно. Enter  хотел спросить, не заболел ли Кедраш, но сглотнул и не спросил.

А Галайда, увидав вошедших помощников, тут же зрел неполадки в мальчишеском организме и, пропуская ребят за стойку в глубины своей сокровищницы, сказал:

– Серафим, ты чего-то нынче снеговой какой-то. Простудился или ломит где?

Серафим поковырял пальцем стол.

– Да ничего, Михал Натаныч, пройдёт. Мне Гинзула уже таблетки дала, – тихо ответил он.

Enter покосился на него. На душе у него стало неприятно тревожно. Словно он виноват, что Серафим заболел.

– Ну, с чего начнём? – бодро спросил Серафим.