Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети

Но даже если выяснится, что “Фейсбук” и “Твиттер” действительно сыграли важную роль в инициировании акций протеста, само по себе это не повод праздновать победу. Я твердо убежден, что видеть цифровую составляющую “арабской весны” в радужном свете, основываясь только на том, как она помогла мобилизовать людей, значит исходить из очень узкого понимания политики и истории. Редкая революция заканчивается в момент свержения диктатора. Годами, даже десятилетиями, враждующие партии борются друг с другом в условиях образовавшегося политического вакуума. Поэтому чтобы понять, на самом ли деле “Фейсбук” и “Твиттер” оказали положительное влияние на “арабскую весну”, недостаточно сосчитать людей, пришедших на митинг благодаря “Фейсбуку” и “Твиттеру”. Акции протеста обычно знаменуют начало, а не финал революции.

Мои сомнения в том, что “Фейсбук” и “Твиттер” являются двигателями политических преобразований, не говорят о том, что я не верю в их мобилизационные способности (как решили отдельные критики). Такое неверие действительно распространено в некоторых интеллектуальных кругах. Но я в своей книге открыто хвалю “Фейсбук” и “Твиттер” за их способность мобилизовать людей: “…‘Фейсбук’ стал поистине божьим даром для протестных движений. Было бы глупо отрицать, что новые средства коммуникации могут увеличить вероятность и масштабность акций протеста.”. Или вот: “хотя ‘Фейсбук’ и ‘Твиттер’ способны в считаные минуты приводить в движение миллионы людей…”. И это далеко не все. Я недвусмысленно заявляю, что интернетом можно (и должно) пользоваться для распространения демократии, что его значение гораздо больше, чем считает большинство киберутопистов. Я думал, что из-за подобных заявлений мне невозможно будет приписать своего рода “киберпораженчество”, однако я недооценил творческий потенциал некоторых читателей.

Моя критика “Фейсбука” и “Твиттера” гораздо глубже. Я считаю, что цифровую политическую деятельность не следует оценивать только по эффективности решения задач, которые она сама себе ставит. Такая деятельность оказывает экологический эффект на породившую ее политическую культуру, и поэтому необходимо оценивать ее полезность, исходя из общих целей и ориентации этой культуры. Простой пример: железная дорога может быть чрезвычайно эффективным средством транспортировки людей из точки А в точку Б, однако есть места (например, очаровательная французская или итальянская глубинка), где шум, разветвленная промышленная инфраструктура и суета, которые неизбежно сопутствуют железнодорожному сообщению, могут быть нежелательны, и гораздо лучше бы там ходить пешком, ездить на машине или вовсе на лошади. Делать в этом случае упор на быстроту или низкую стоимость поездки по железной дороге – значит совершенно не обращать внимания на местные условия.

Признавая, что “Фейсбук” и “Твиттер” способны творить чудеса, когда речь идет о сборе денег или распространения информации, я все же думаю, что наша политическая жизнь не ограничивается только этим: есть и другие цели, нужды и ценности. Проще говоря, чтобы точно определить влияние египетских сетевых активистов на развитие демократии в стране, не стоит обольщаться числом манифестантов, требующих отставки Мубарака. Стоит также узнать, смогут ли сетевые структуры, возникшие из технополитики, противостоять экстремистам или сторонникам Мубарака после отставки президента, когда политическая борьба переместится с улиц на избирательные участки.

Я не вижу ничего дурного в том, что состоявшиеся политические группы пользуются интернетом для распространения своих взглядов. Меня беспокоит появление совершенно новых децентрализованных, лишенных лидера структур, которые пользуются выгодами интернета для того, чтобы мобилизовать сторонников – и всерьез считают, что для выхода на политическую арену нет нужды стремиться к централизации, иерархии и конкурентоспособности. (Показательно, что Ваиль Гоним, лицо египетской “революции ‘Фейсбука’”, предпочел учредить НКО и бороться с нищетой силами техники, а не политическую партию, чтобы бороться с бывалыми политиками.) Я придаю “Фейсбуку” большее значение, чем большинство киберутопистов. “Цифровая” политическая деятельность вполне может трансформироваться в полноценную политическую культуру. Но это не обязательно к лучшему, если мы стремимся к устойчивой, долгосрочной демократии, а не просто к кратковременной мобилизации сил. Успехи сетевых активистов в числовом выражении (численность антиправительственных групп в “Фейсбуке”, собранные суммы, опубликованные сообщения) самоценны только в интернетоцентрической Вселенной. Признаюсь, я старомоден. По-моему, единственный показатель, который имеет значение для демократической политики, – способность взять власть в свои руки и удерживать ее ненасильственными методами.