Интерполицейский

— В жилах моего приемного брата течет кровь хибаро, чужеземец. А значит, наши боги — это его боги, и он должен подчиниться их воле. Ты, насколько я помню, не слышал ту историю о моей жизни, что я рассказывал вашей милой девушке. Попроси Сандру поведать тебе ее. И скажи ей, что Гарсия Ларинча — мой сводный брат. Его отец спас меня, когда я был ребенком, от гибельной сельвы, ставшей мне чужой после смерти моего племени. Он потому и спас безвестного сироту, что сам был наполовину хибаро. Его прабабка была против воли католических священников взята в жены предком-испанцем. Он не принуждал ее перейти в свою веру, потому что любил искренне, как и она его. Он сам пришел к богам хибаро.

Ганс слушал этот бред, отвесив челюсть от удивления.

— Мой приемный отец поведал как-то мне эту историю, и просил приглядывать за братом Гарсией после своей смерти. Я взял на душу этот долг. Но к несчастью, неверно услышанные мной слова послужили причиной череде чудовищных ошибок. Брат стал преступником, я попал в зависимость от него, не в силах пойти против долга. Но всему приходит конец, а особенно несправедливости. Сегодня днем наш отец явился мне во сне, и сказал, что отныне Гарсия не должен быть тем, в кого себя превратил. Он избран для Пути очищения, а я в этом должен ему помочь, чтобы очиститься самому. Боги нам укажут, что делать. И еще отец сказал, что здесь и в это время высокий беловолосый чужеземец будет гнать заблудшего сына его, как ягуар гонит пекари. Это тоже воля богов и часть Пути. Но Гарсия не сможет отныне покинуть земли предков, не пройдя дороги. Я должен был прийти на это место, и забрать брата. И я выполню волю отца!

За время всего длинного монолога Легаро ни на полтона не повысил голоса, и лишь последняя фраза прозвучала, как выстрел из лука, эмоционально хлестко и непреклонно. И Ганс почти уверовал в слова загадочного аборигена, такой силой он обладал.

Он растерялся еще больше. Вот уже чего не ждал ни в коей мере, так это нарваться на религиозно-философо-мистического туземца, так убедительно — с его точки зрения — расписавшего Гансу причины, по которым подозреваемый не подлежит аресту и вывозу из страны. Берн был человек несуеверный и прямой, но тут и в самом деле происходило НЕЧТО высшего порядка, и это было ему не зубам. Он попытался поднять автомат — но руки под потяжелевшим взглядом Легаро не слушались его. Хотелось разозлиться на это — но гнев и сомнения словно громоотводом увело в землю. Ганс чертыхнулся, опустил винтовку стволом к земле, и теперь молча возвышался над худощавым, смуглым, словно сплетенным из лиан сельвы человеком, которого вдруг и сразу признал сильнее себя стократ. Такое с ним случилось впервые в жизни.

— Но, послушай, что же я скажу коллегам и начальству? Что по доброй воле отдал известного преступника неизвестному индейцу? Им ведь плевать, что ты можешь оказаться умнее и правее их всех, вместе взятых. Да меня даже Алекс за психа примет, тем более ты устроил ему и Сандре веселенькую жизнь… — сделал последнюю попытку сопротивления Берн.

— Скажи, что Ларинча умер. Он и в самом деле умер для всего мира. Вы вряд ли что когда о нем еще услышите, — пожал плечами Чеко, и с необычной для его сложения легкостью взвалил тушу «брата» на плечо. Ганс напрасно ждал продолжения. Индеец развернулся, и упруго шагнул в стену зарослей. А Ганс беспомощно смотрел ему вслед.

Но перед тем, как окончательно исчезнуть из жизни офицера международной полиции вместе с невыполненным заданием на плече, он все же снизошел. Стоя спиной к Берну, он что-то быстро сказал на родном языке.

— Что-что? — переспросил ничего не понявший Ганс.

— Иди к своим друзьям, они нуждаются в помощи. И помощь должна прийти, она близко. Если сможешь, попросишь моего прощения у подполковника Беркутова. И знай, как бы все плохо не казалось, в действительности все гораздо лучше.

И окончательно растворился в сельве, точно призрак. Ганс даже подумал, не привиделось ли ему все — погоня, эта встреча в лесу? Может, он вовсе валяется сейчас тяжелораненый, и бредит наяву. Но тут же встряхнулся, приходя в себя. Сомневаться в реальности происходящего не лучший выход из положения.

— Все, пора приходить в норму, — упрямо прошептал себе капитан. Он решил принять все, как есть. Что там индеец говорил — его друзья в нем нуждаются? По крайней мере, Ганс понял именно так. Что-то Чеко был слишком уверен в своих словах. Со всей свалившейся на голову эмпирикой и эзотерикой можно попробовать разобраться и потом. А сейчас…

Над головой с хищным клекотом промчалась темная тень. Вдогон ей, разрывая бело-голубое покрывало неба на два неравных куска, в воздухе прошипела тонкая белая полоса, поставившая вспухшую огненную точку на двигательной установке геликоптера. Вертушка с нарастающим воем стала заваливаться влево от Ганса. Через полминуты она обрушилась где-то неподалеку в сельве. Сразу видно, что снайпер «форс эй» — профессионал. В том, что стрелял в вертолет Кирилл, Ганс почему-то был уверен. То ли у него от общения с мистическим индейцем третий глаз прорезался?