Интервью со смертью

Налив в ванну воду, Матес сказал: «Так, ну теперь можете мыться. Я сбегаю к тем людям и возьму у них немного хлеба. Я скоро вернусь и наколю дров. Вам никто не помешает. Когда будете готовы, позовите меня».

Я тщательно вымылась — насколько это было возможно. Купание хорошо меня освежило. Ночную рубашку я бросила в воду, чтобы замочить, а вместо рубашки я надела халат.

Покончив с мытьем, я не сразу позвала Матеса. Я выглянула из-за занавески во двор, где он, сняв китель и повесив его на сук сосны, рубил дрова. Матес был полностью поглощен работой. Тихо переступая босыми ногами, я прошлась по дому. Дверь в комнату скрипнула, но он этого не услышал из-за шума, который производил. В комнате стояли две белые кровати, одежный шкаф и комод. Все дверцы и ящики были заперты, а ключей я не увидела. Они, наверное, были спрятаны в укромном месте, но я не смогла понять где. На стене висела полка, задернутая цветастой занавеской. Там стояли книги и пылился еще какой-то хлам. Обстановка была весьма бедная.

Наконец я позвала его. Он принес дрова в кухню и сложил их за плитой. В сарае Матес нашел, кроме того, корзину с еловыми шишками. Потом поставил на стол жестяную банку с кофе, раздобытую у крестьян, и хлеб. На ломтях хлеба лежали добрые куски колбасы.

Все это он выставил на стол.

«Ну, теперь ешьте», — сказал он.

«И вы тоже».

«Ешьте, я сказал», — отрезал он. Чтобы не злить его, я начала есть. Может быть, он уже перекусил у той крестьянки. Он вымыл руки, ополоснул лицо и причесался гребнем, лежавшим на зеркале. Потом пощупал свои щеки, раздумывая, надо ли ему побриться. Было комично смотреть, с какой серьезностью он при этом рассматривал себя в зеркале. Затем он надел китель и одернул его.

Увидев, что я ем и пью кофе, он удовлетворился и тоже взял кусок хлеба.

«Как вы обо мне заботитесь», — сказала я ему.

«Не говорите глупостей, лучше послушайте, что я скажу. Сейчас я пойду в деревню. Дайте мне номер полевой почты вашего мужа. Надо дать ему телеграмму, сообщить, что вы живы, иначе он там с ума сойдет. Теперь он, может быть, получит отпуск, потому что вас разбомбили».

Он положил на стол записную книжку, и мы составили текст телеграммы. Он подписал ее «Доротея». Я подумала, что Эдмунд сильно удивится, потому что он называет меня Теей. Но я не стала ничего говорить.

«Так, это мы сделали. Теперь дальше. После еды вам надо лечь. Постельного белья здесь нет, но сейчас не до церемоний. Постарайтесь уснуть. Не надо ни о чем думать, тогда быстро уснете. Вы меня слышите?»

«Да».

«После этого вы пойдете к той женщине и спросите, где можно сделать покупки. У вас есть деньги?»

«Да».

«Покажите».

Я показала ему сумочку и деньги. Он был удовлетворен.

«Попросите ее, и она вам поможет. Я поговорил с ней об этом. Но рассчитывайтесь за все сами, чтобы произвести лучшее впечатление. Деревенские не слишком доверяют городским. Да, и приготовьте себе что-нибудь на обед. Дров и воды достаточно».

«А вы?»

«Мне надо в город».

«Нет, так не пойдет».

«Пойдет».

Я была страшно напугана тем, что он оставит меня одну. Я крепко схватила его за рукав. Он быстро отдернул руку и, кажется, сам испугался своей резкости.

«Не устраивайте сцен, — сказал он. — Я вам больше не нужен».

«Что вам нужно в городе?»

«Ничего особенного. Просто надо, и все».

«Но вы же здесь только проездом».

«Я должен явиться в комендатуру и отметиться».

«Это не может подождать до утра? Там сейчас такая неразбериха».

«Да, но это ничего не меняет».

Он ничего не хотел мне объяснять, и я ничего о нем не знала. Хотя он и сам выглядел совершенно беспомощно, я не посмела ни о чем его спросить. Он встал и поискал в кухне что-то, я не поняла что. Потом он подошел к столу и поднял на меня нерешительный взгляд.

«Я потерял пилотку», — сказал он. Я вдруг заплакала. Разумеется, не из-за этой дурацкой пилотки. Наверное, просто спало напряжение. Раньше я вообще никогда не плакала.

«Вам тоже надо отдохнуть, — сказала я. — По крайней мере, один день. Здесь так тихо».

«Может быть, сегодня вечером я вернусь», — сказал он тихо.

«Это только слова».

«Может быть, мне удастся раздобыть для вас что-нибудь из одежды».

«Мне ничего не нужно. Вы не хотите еще поесть?»

«Я что-нибудь получу в городе. А вы ложитесь отдыхать. Вы очень устали. Не плачьте, я этого не выношу. Мне надо идти».

Он протянул мне руку и сказал «до свидания».

«Ну хотя бы скажите мне ваш адрес», — попросила я его.

«Зачем?»

«Я вас еще не отблагодарила».

«Что за ерунда!»

«Вы не вернетесь, я знаю».

«Вернусь. Может быть».

«Но когда?»

«Сегодня вечером, не знаю во сколько. Разве я могу знать, когда мне удастся найти машину? Вообще… да и где мне остановиться?»

При этих последних словах он побледнел, а лицо его исказилось, как от приступа ярости. Он быстро вышел, хлопнув кухонной дверью. Проходя мимо окна, он еще раз посмотрел на меня.

«Когда выспитесь, пойдите к той женщине. И хорошенько поешьте».

«Хорошо», — сказала я, и он быстро зашагал прочь.