Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд

По вечерам Владимир Ильич обычно читал книжки по философии — Гегеля, Канта, французских материалистов, а когда очень устанет — Пушкина, Лермонтова, Некрасова.

Когда Владимир Ильич впервые появился в Питере, и я его звала только по рассказам, слышала я от Степана Ивановича Радченко: Владимир Ильич только серьезные книжки читает, в жизни не прочел ни одного романа. Я подивилась; потом, когда мы познакомились ближе с Владимиром Ильичем, как-то ни разу об этом не заходил у нас разговор, и только в Сибири я узнала, что все это чистая легенда. Владимир Ильич не только читал, но много раз перечитывал Тургенева, Л. Толстого, «Что делать?» Чернышевского, вообще прекрасно знал и любил классиков. Потом, когда большевики стали у власти, он поставил Госиздату задачу — переиздание в дешевых выпусках классиков. В альбоме Владимира Ильича, кроме карточек родных и старых каторжан, были карточки Золя, Герцена и несколько карточек Чернышевского».

Но вопрос не в том, читал ли Ленин романы, а в том, какую литературу, каких авторов он предпочитал.

Талантливых? Так, да не совсем.

Произведения, как и людей, он делил на «наших», то есть, сочувствующих простому люду, причем, в ярко выраженной форме, и «не наших» — всех остальных. Ко вторым он относился с явным презрением, не взирая на их талант, а первых по нескольку раз перечитывал, не обращая внимания на то, что они зачастую в художественных отношениях были беспомощны.

Но Ленина не интересовал сюжет, метафоры, образы, его интересовала идея произведения.

Как бы в подтверждение этому Крупская пишет:

«Например, он любил роман Чернышевского «Что делать?», несмотря на малохудожественную, наивную форму его. Я была удивлена, как внимательно читал он этот роман и какие тончайшие штрихи, которые есть в этом романе, он отметил. Впрочем, он любил весь облик Чернышевского, и в его сибирском альбоме были две карточки этого писателя, одна, надписанная рукой Ильича, — год рождения и смерти. В альбоме Ильича были еще карточки Эмилия Золя, а из русских — Герцена и Писарева.

Потом, позже, во вторую эмиграцию в Париже, Ильич охотно читал стихи Виктора Гюго «Возмездие», посвященные революции 1848 г., которые в свое время писались Гюго в изгнании и тайно ввозились во Францию. В этих стихах много какой-то наивной напыщенности, но чувствуется в них все же веяние революции. Охотно ходил Ильич в разные кафе и пригородные театры слушать революционных шансонетчиков, певших в рабочих кварталах обо всем — и о том, как подвыпившие крестьяне выбирают в палату депутатов проезжего агитатора, и о воспитании детей, и о безработице, и т. п. Особенно нравился Ильичу Монтепос. Сын коммунара — Монтепос был любимцем рабочих окраин. Правда, в его импровизационных песнях — всегда с яркой бытовой окраской — не было определенной какой-нибудь идеологии, но было много искреннего увлечения.

Потом позже, во время войны, Владимир Ильич увлекался книжкой Барбюса «Огонь», придавал ей громадное значение. Эта книжка была созвучна с его тогдашним настроением».

Не совсем простые отношения у Ленина были и с театром.

«Мы редко ходили в театр, — признается Крупская. — Пойдем, бывало, но ничтожность пьесы (в понимании Ленина, надо полагать, — Б. О.-К.) или фальш игры всегда резко били по нервам Владимира Ильича. Обычно пойдем в театр и после первого действия уходим. Над нами смеялись товарищи: зря деньги переводим.

Новое искусство казалось Ильичу чужим, непонятным. Однажды нас позвали в Кремле на концерт, устроенный для красноармейцев.

Ильича провели в первые ряды. Артистка Гзовская декламировала Маяковского: «Наш бог — бег, сердце — наш барабан» — и наступила прямо на Ильича, а он сидел, немного растерянный от неожиданности, недоумевающий, и облегченно вздохнул, когда Гзовскую сменил какой-то артист, читавший «Злоумышленника» Чехова.

Ходили мы несколько раз в Художественный театр. Раз ходили смотреть «Потоп» (пьеса X. Бергера — Б. О.-К.). Ильичу ужасно понравилось. Захотел идти на другой же день опять в театр. Шло Горького «На дне». Алексея Максимовича Ильич любил как человека, к которому почувствовал близость на Лондонском съезде, любил как художника, считал, что как художник Горький многое может понять с полуслова. С Горьким говорил особенно открыто. Поэтому, само собой, к игре вещи Горького Ильич был особенно требователен. Излишняя театральность постановки раздражала Ильича. После «На дне» он надолго бросил ходить в театр. Ходили мы с ним как-то еще на «Дядю Ваню» Чехова. Ему понравилось. И наконец, последний раз ходили в театр уже в 1922 г. смотреть «Свертка на печи» Диккенса. Уже после первого действия Ильич заскучал, стала бить по нервам мещанская сентиментальность Диккенса, а когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, не выдержал Ильич, ушел с середины действия».

Да, вне сомнения, Чернышевского, «несмотря на малохудожественную, наивную форму», Ленин любил и ценил значительно больше, чем Диккенса.

Ну, а из современных поэтов, по мнению Ильича, несомненно лидировал Демьян Бедный.